волна водная есть стирание и опьянение и есть престатие (фана’).
Пока ты в этом [чувственном] опьянении, от того опьянения ты далек,
пока ты от этого пьян, к той чаше ты слеп [= не видишь ту чашу].
Разговоры внешние получились что пыль,
на время к молчанию привыкни, рассудок навостри.
[О том, как] муриды повторяли: «Прерви уединение»
Все сказали: «Эй, мудрец, бреши ищущий [= изворотливый],
так обманчиво и так черство с нами не говори!
Четвероногим по мере [их] мочи груз клади,
на слабых по мере [их] сил работу возложи[106].
580 Зернышко всякой птицы по размеру ее,
кормом всякой птице как инжиру быть?[107]
Дитю если хлеба ты дашь вместо молока,
дите бедное от того хлеба мертвецом считай.
Когда же зубы вырастут [у него] затем,
то само по себе станет сердце его ищущим хлеб.
Птица неоперившаяся, когда летать отправится,
куском [лакомым] для любой хищной кошки станет.
Когда же вырастут крылья [у нее], то взлетит она сама по себе —
без нарочитости, без свиста доброго и злого.
585 Дива речистость твоя в молчащего превращает,
уши наши речь твоя в рассудок превращает.
Уши наши – рассудок, когда говорящий ты,
суша наша – океан (бахр), когда море (дарйа) ты.
С тобой нам земля милее /букв.: лучше/ небосвода,
эй, [все от] Арктура от тебя осветилось до Рыбы[108].
Без тебя для нас на небосводе мрак,
а с тобой, эй, Луна, сей небосвод вообще кто такой?»
Форма возвышения /апогея/ есть у небосводов /у планет/,
смысл возвышения – у чистой души.
590 Форма возвышения для тел существует,
тела подле смысла [лишь] именами являются.
[О том, как] вазир ответил: «Я не прерву уединения»
Сказал он: «Доводы свои укоротите,
совету [моему] в души и в сердца [ваши] дорогу создайте!
Если надежен я, то обвиненным не быть надежному[109],
даже пусть назову небеса я землею.
Если совершенен я, то с совершенством [моим] отвержение [ваше] к чему?
Если ж нет, то эти хлопоты и мучения к чему?
Я не выйду из этого уединения наружу,
так как занят я состояниями внутренними».
Возражение муридов на уединение вазира
595 Все сказали: «Эй, вазир, [у нас] отвержения нет!
Речь наша не похожа на говорильню иных.
Слезы [из] глаз от разлуки с тобой бегут,
ох за охом из средоточия души исходит.
Дитя со [своей] кормилицей /няней/ не спорит, однако
плачет оно, хотя ни зла не знает, ни добра.
Мы словно арфа, а ты [по ней] плектром ударяешь,
рыданье не от нас, ты [сам] рыдаешь.
Мы словно свирель, а мелодия в нас – от тебя.
Мы словно гора, а эхо /отзвук/ в нас – от тебя.
600 Мы словно шахмат (фигуры) в выигрыше и мате /поражении/,
выигрыш и мат наш – от тебя, эй, приятный качествами!
Мы кто есмь, эй, ты, для нас душа души,
чтобы нам быть с тобой наряду?
Мы – не́быти (‘адамха), а бытия (хастиха) наши —
ты, Существование абсолютное, бренность выказывающее.
Мы все львы, но львы на стягах,
нападение их возникает от ветра, от порыва к порыву /от мига к мигу/.
Нападение их видимо, но невидим ветер.
Кто невидим, пусть никогда потерян не будет /не исчезнет/!
605 Ветер наш и пребывание наше – от дара твоего,
бытие наше целиком – от созидания твоего.
Удовольствие бытия показал ты не́быти (нист),
влюбиться в себя заставил ты не́быть.
Удовольствие от одаривания своего не отнимай,
сладости, вино и чашу свою не отнимай.
Если отнимешь, кто же тебя будет искать?
Рисунку с рисовальщиком как силою меряться /тягаться/?
Не смотри на нас, не бросай на нас взгляд,
на почтение и тороватость свою взгляни!
610 Нас [изначально] не было, и требований /просьб/ наших не было,
милость твоя невысказанное нами услыхала».
Рисунок пред рисовальщиком и каламом /пером/
бессилен и связан, как ребенок в утробе.