Не дождавшись завершения осмотра, Президент отпихнул главного крепыша, вошел в «кладовку» и по-хозяйски пригласил присутствующих:
– Заходите, не стесняйтесь!
Дополнительных приглашений никто не ждал: все торопливо просочились через тамбур и сосредоточились на сравнительно небольшом «маневровом пятачке», где ничего не лежало. Все остальное пространство бывшего РПБТ (и немалое, скажу я вам, пространство) можно было условно разделить на три зоны: залежи, штабеля и проходы. И еще разукомплектованная техника на дальнем плане – в районе смотровых ям.
В кладовке был бардак: какой-то негодяй прямо перед входом разбросал старые стенды и плакаты, которые годами складывали слева у стены. А еще тут воняло дерьмом. Вот новости! Никогда не воняло, а вот именно сегодня – нате вам во все карманы, специально к приезду Президента. Причем не просто воняло, а этак душевно, с оттяжкой, как будто кто-то нарочно наложил квадратно-гнездовым на полу (и, подозреваю, именно это и было закрыто плакатами). Одним словом, слегка прикрытый саботаж и чуть ли не диверсия.
– Ну вот, полюбуйся, – с каким-то непонятным удовлетворением провозгласил президент, адресуясь к хмурому камраду. – Будь готов, что тебе придется столкнуться именно с таким положением дел. У нас вот так повсеместно: «парадная труба», шоу-экскурсия для высокопоставленных придурков, и тут же, за стенкой – бардачная кладовка, с залежами всякого хлама непонятного назначения и страшной вонью. И вот так по всей стране. Верно я говорю, командир?
– Эмм… – Командир тоскливо вздохнул и подтвердил: – Так точно…
– «Так точно»… – проворчал Президент. – Ну, пошли, посмотрим, что у вас тут есть. Может, найдем что-нибудь хорошее да конфискуем. Слушай, а чего так воняет-то? У вас тут что, еще и сральня по совместительству?!
– Нет-нет, что вы! Просто… гхм-кхм…
– Чужой! – рявкнул вдруг кто-то из осматривавших помещение крепышей.
– Эвакуация!!! – мгновенно среагировал главный крепыш, бесцеремонно хватая Президента под руку и волоча к двери. – Работаем!
Тут все крепыши присели кто где и принялись дружно палить по штабелю с досками, из-за которого кто-то огрызался короткими очередями.
Все наши, кто был на пятачке, дружно упали на пол и прикрыли головы руками, а я на несколько мгновений впал в ступор и просто присел – и тоже прикрыл голову, как будто это могло защитить меня от пуль.
Соображалось в тот момент крайне скверно – честно говоря, я не сразу понял, что происходит, и просто сидел, пытаясь взять себя в руки, и лихорадочно решал, что же нужно делать (но я помнил, что пистолет у меня на поясе – пустой, без патронов и даже не пытался его достать). Мыслительному процессу здорово мешала стрельба и надсадный крик сзади.
– Падай! – орали крепыши, засевшие в тамбуре. – Падай, б…!!!
Это они кричали хмурому камраду: он один не упал, застыл на месте, с открытым ртом и стоял, как последний идиот, даже не попытавшись присесть. А поскольку он стоял прямо передо мной, я, несколько придя в себя, подбил его под коленки, уронил на пол и укрылся за ним, как за бруствером: теперь я был защищен от пуль невидимых врагов, засевших за штабелем. Нет, я это сделал не намеренно, а скорее инстинктивно: думать в тот момент было некогда, мое тело действовало как бы самостоятельно, повинуясь лишь инстинкту выживания, но ни в коем случае не голосу разума.
Очень скоро все кончилось.
Стрельба стихла, к запаху дерьма примешался освежающий аромат жженного пороха – вполне такой стрельбищный ароматец, хорошо мне знакомый по специфике моей работы.
Кого-то из наших ранило – я слышал стоны и всхлипы, по-моему, кто-то даже плакал.