– Неправда, Хок! Кое-что мы изменили. Конечно, дела по-прежнему плохи, но до нас было еще хуже. И если мы уйдем, все полетит к чертям. Неужели ты хочешь за какие-нибудь несколько лет расчистить грязь, которая накапливалась веками? Мы делаем все, что в наших силах, не жалея жизни, для защиты честных граждан. Большего от нас требовать нельзя.

– Да… Может быть, – тихо произнес Хок, неотрывно глядя вперед сквозь пелену дождя. – Но я потерял себя, Изабель. Я противен самому себе, мне противно то, что я делаю; я прихожу в ужас, когда понимаю, в кого превращаюсь. Не бойся, я не собираюсь накладывать на себя руки, просто я не знаю, как жить дальше. Ты права, мы нужны здесь. Но иногда, посмотрев в зеркало, я не узнаю себя. Я слышу, что люди говорят о наших подвигах, но не радуюсь. Мне тяжко сознавать, сколь сильно изуродована моя душа. Я потерял себя и не знаю, как обрести вновь.

Изабель закусила губу и решила отвлечь Хока от мрачных мыслей.

– Я знаю, что тебя гнетет. Ты бесишься, потому что я посадила тебя на диету.

Хок невольно улыбнулся.

– Да, твой муженек становится старым и жирным. Сколько себя помню, никогда не был таким толстым. Ты не поверишь, но сегодня утром мне пришлось сделать на поясе еще одну дырочку. А ведь в молодости я сколько угодно объедался вареньем, не прибавляя в весе ни грамма. Сейчас стоит мне лишь взглянуть на сласти, и мой животик растет сам собой. Мне не надо признаваться, что стукнуло уже тридцать, в этом возрасте становятся развалинами.

– Глупости, дорогой, – улыбнулась Изабель, – когда мы придем домой, я набью тебе трубку и подам старые туфли. Мы будем сидеть рядышком в кресле у камина.

Хок покосился на нее.

– Это было бы прекрасно, Изабель. Она рассмеялась.

– Эх ты, бедняжечка! Послушать тебя, так ты едва держишься на ногах и ковыляешь прямой дорожкой к могиле. Но я-то знаю, что для тебя нет ничего лучше хорошей схватки перед ужином. Кстати об ужине, сегодня у нас будет бифштекс и великолепный салат. И не смей налегать на сладости, слышишь?!

– Но почему все твои изысканные блюда такие отвратительные на вкус? – пожаловался Хок. – Мне плевать, что шпинат полезен для здоровья. Если он мне не понравится, я не стану его есть. Это годится разве что для кроликов.

Они шли дальше по Северной окраине, заглядывая во все укромные уголки. Хок, казалось, немного повеселел, но не стал более разговорчивым.

Изабель решила не приставать к нему, боясь растревожить старые раны.

У Хока и раньше случались приступы тоски, но со временем они всегда проходили.

В этот день им пришлось разбираться с тремя взломами и объяснять одному из лавочников, что задвижки так же необходимы, как замки на дверях и ставни на окнах. Обычные взломы, ничего особенного. Воров уже и след простыл. Но рано или поздно они попадутся с поличным и признаются во всех грехах сразу.

После того как они разобрались со взломом, Стражам пришлось усмирять драку в трактире, ловить хулиганов, а впереди была еще бытовая ссора. Хок не любил ввязываться в семейные скандалы. В них нет правых, и что бы ты ни делал, все к худшему.

Хок и Изабель подходили к месту, где разгорелась ссора, с опаской. В таких случаях всегда приходилось опасаться летящей посуды, а то и брошенных в тебя ножей. И вот они уже у порога жалкого покосившегося доходного дома. Его обитатели молча глазели на двух Стражей. Хок первым осторожно переступил порог развалюхи. Люди неохотно расступились перед ним. Стражи были исконными врагами окраины – они олицетворяли закон и власть, которые загнали бедноту в эту дыру. Любой Страж мог подвергнуться здесь нападению какого-нибудь мерзавца или сумасшедшего; и одним из очаровательных сюрпризов тех дней был хейвенский «грязевой пирог» – жуткая смесь из глины и извести. Последствия удачного броска могли стать просто ужасными. Известь обжигала даже сквозь одежду, а если попадала на гладкую кожу, разъедала тело до самых костей. Глина связывала известь не хуже клея. Даже небольшой «пирог» мог отправить Стража в больницу на целые недели, если его товарищ не сможет вовремя отыскать доктора. А докторов на окраине становилось все меньше и меньше. Последний, кто решился бросить в Хока «грязевой пирог», остался без обеих рук, но на этих улицах было достаточно полусумасшедших, которым требовался всего лишь легкий толчок, чтобы опрокинуться в темную бездну безумия. Хок и Фишер держались вместе, зорко осматриваясь и стараясь не приближаться к широко открытым дверям.