– Я понял. Спасибо, что предостерег, – Японец поднялся с места, – только ничего такого со мной не будет. Ну хочешь, сам узнай! Вон старуху позови – пусть эта твоя чурчхела мне погадает!

И, смеясь, Японец направился к старухе, сидящей под яблоней.

– Эй, бабуля, погадаешь? Ручку позолочу!

Старуха резво для своего возраста поднялась, схватила Японца за руку.

– Отчего ж, красавчик… Можно и погадать.

Цыганка долго всматривалась в его ладонь, шевеля сухими губами. Потом вдруг переменилась в лице. Глаза ее как будто застыли, глядя в одну точку. Она резко отшвырнула руку Японца от себя. Затем, ни говоря ни слова, заковыляла по направлению к дому.

– Да просто слаба глазами, – сказал Мишка, наигранно хохотнув, – ни черта не видит, сова старая, но не хочет за то признаться… Глупость все это, ваши гадания… Бабская дурь…

Цыган молча смотрел на него. Затем поднялся с трудом, проводил до автомобиля:

– Помни… – попытался сказать он, но Японец быстро сел в машину, не дав ему договорить. Машина, резко газанув, сорвалась с места. Цыган медленно пошел по направлению к дому.

С тех пор прошло много времени, но больше никто из воров не говорил с Японцем. Не одобряя его действий, воры не могли им противиться, а потому залегли на дно. Формирование полка, между тем, шло полным ходом.

В городе о нем ходили легенды. И на улице Новосельского, и возле бывшего ресторана «Ампир» толпились зеваки, «чтобы посмотреть». Это была высшая форма одесской славы – сплетни в каждом дворе, постепенно перерастающие в легенду.

Таня ступила на крыльцо, отодвинула в сторону вооруженную охрану Японца и вошла внутрь ресторана. Затем уверенно пошла к кабинету.

Возле запертых дверей стоял здоровенный детина, вооруженный до зубов, и с такой зверской ухмылкой, что перепугал бы кого угодно. Таня с удивлением опознала бывшего боксера, который при французах успешно выступал на ринге. Затем неудачный удар, кулак противника задел лицевой нерв, и его лицо перекосило самым зверским образом, причем ни один хирург не смог это устранить. Антрепренер обобрал боксера до нитки и вышвырнул на улицу, а когда тот попытался возмущаться, велел своим людям избить его и бросить умирать в каком-нибудь пустынном переулке.

Его подобрали люди Японца, выходили, подняли на ноги. Он стал членом банды и был предан Мишке, как пес. Тот со временем сделал его своим личным охранником, и зверский перекос лица использовал в своих целях – бывший боксер пугал всех, кто приближался ближе, чем на несколько шагов.

Таню новый охранник Японца прекрасно знал. Ее не пугало его страшное лицо. Смотреть на него ей было всегда больно. Он был живым воплощением навсегда ушедшего старого мира, оставившего за собой не заживающиеся, жестокие раны.

– К Японцу, – коротко бросила она, – он меня ждет.

Охранник кивнул и скрылся за дверью, но почти сразу появился снова и так почтительно распахнул двери, словно перед ним была сама королева. Он действительно уважал Таню.

За столом рядом с Японцем сидел мужчина лет 40-ка, с продолговатым и словно вдавленным внутрь лицом. Бегающие по сторонам глаза выражали хитрость и скрытность. Было в нем что-то очень неприятное, но Таня сразу и не смогла бы сказать что. Ей вдруг показалось, что она его знает. Это ощущение стало очень сильным. Определенно, она уже видела этого человека. Но где и когда, пока не могла понять.

– Знакомься, – Японец подвинул ей стул, – Жорж Белый. Мой новый ротный командир.

Таня кивнула, но улыбаться не стала. Ее отталкивало, с какой цепкостью этот новый ротный командир Японца шарил по ее лицу своими бегающими глазами, словно не смотрел, а снимал фотографический портрет. Тане было неприятно такое внимание, тем более, что она чувствовала – он изучает ее совсем не с добрыми намерениями.