Когда глыба Слабачка поравнялась с насыпанным холмиком, с него перетащили на неё памятник «Самому примерному муравью». И стало казаться, что те, кто ближе к памятнику, светлее тех, кто от памятника дальше.
По высоте памятник мог сравняться с глыбой. Теперь все, глядя на самого примерного, должны были стать сами себе примером и другим.
Но памятник почему-то повышал всем настроение. И чем больше на него смотрели, тем больше он это настроение и повышал. И настолько сильно, что сначала вызывал позывы к улыбке, потом саму улыбку, а потом смех, который переходил в хохот. Многих муравьев отправляли в больницу, потому что они надрывали животики.
Но ещё удивительнее оказалось явление потери роста. Чем больше муравьи надрывали животики, тем меньше становился памятник сначала в их глазах, а потом и в глазах тех, кто животики ещё не надорвал и не надорвёт. А уменьшившись в глазах, памятник и сам уменьшился. И те, кто с ним рядом, уже не были светлее тех, кто от него дальше. Даже казались темнее.
Памятник понизился до роста муравья. Тогда рабовьёвики сбросили памятник, потому что это был уже не памятник, и сами скатились с глыбы.
Памятник поднимать никто не стал. На него перестали смотреть. О нём сразу забыли.
Но сразу, как о нём забыли, он стал расти сначала в глазах муравьёв, а потом и сам. Тогда трудовьёвиков вновь бросили на памятник и они поставили его на его прежнее место.
Памятник больше не увеличивал настроение. Глядящие на него теперь становились серьёзными и переставали сутулиться, отчего казалось, что они подросли, и вырастали в собственных глазах. Но вырастали только в собственных глазах. Но одни светлели, другие темнели. И те, кто светлел, мог стоять и дальше.
А Слабачок продолжал идти.
В этот раз один из умнёвиков вот что наумнёкал:
– А если с глыбы мы будем провозглашать?..
– Почему только провозглашать…
– И, или читать…
– А что читать?
– То, что читают…
– Ага, тем, кто не читает?!
– И не только…
– Ага!
– Цитировать…
– Кого?
– Кого-то…
– Учить!..
– Чему?
– Чему-нибудь…
– Да кому ж нужно, чтоб его учить?..
– Поучать…
– Здрасьте…
– О сокровенном…
– Уха-ха-ха-ха!..
– Мн-да… Но делать что-то надо.
– Надо.
– Да, это уж точно.
– Мн-да. Ну, тогда туда того, который этого… мн… читать…
– Да, нет. Читать на потом.
– А на сейчас?
– Пока спросони, пока никто не понял что-чего, да что и как – провозглашать!
– Ну – это и правильно.
– Тогда… того, которого… который провозглашать…
– Да вам же и…
– Нет. Посмотрим, как пойдёт. А то не так вдруг?! Давайте вон того и туда.
Но того туда было не надо того. Тот и сам туда, и преблагополучно.
И стал провозглашать:
– Мы – сила, когда мы все!
Порознь бессилье!
Все кто куда – гибель!
– А когда один за всех?
– Если такой один есть!
Но чаще есть все!
– Это точно!
– Только…
– Что только?!
– Есть один такой!
– И где же!
– А э вон, за всех тягает! – лапкой показывает под камень.
– И молодец!
И слушают того, который сам сюда. И в глазах тех, кто его слушал и слышал, он стал расти. А став расти в глазах, расти стал и сам. А становясь больше, становился и громче. А чем лучше слышали, тем больше слышало.
– Скидайте его скорее, пока он не стал падать в чьих-нибудь глазах. Упадёт в глазах, и сразу дадут упасть и… нам.
Провозглашёвик настолько вырос, что не сбежал с глыбы, а сошёл с неё, сделав всего один шаг.
Послали чтеца. Чтец читал-читал и тоже начал подрастать и в глазах, и так. Подрастал, под-растал… Чтобы он, потом, не раздавил глыбу, Слабачка и, главное, главных, он, по еле слышному слову, тоже сошел.
– Хватит там всяким расти, пора и мне… и нам в рост войти.