. Поводом для этого выступления послужила регулярная замена в новоисправленных книгах аористой формы «бысть» на «был еси» во 2-м лице единственного числа при обращении к Богу. С точки зрения Савватия и других противников никоновской книжной реформы, которые исходят из традиции употребления, а не из грамматики, форма «был еси» неправомерно ограничивает Божественное бытие во времени: эта форма относится к «мимошедшему времени» и означает состояние, отмеченное в своем конце, то есть то, что случилось, но более уже не имеет места. Савватий хорошо знаком с аргументацией справщиков, которые используют грамматические правила, позволяющие отличать на письме 2-е лицо от 3-го лица. Но эти искусственные (созданные человеком), с его точки зрения, правила не могут прилагаться к существующим богодуховным текстам, в которых смысл изначально задан, а применение подобных правил приводит к искажению этого смысла. Савватий утверждает, что к Божественной сущности нельзя прилагать человеческую грамматику. Ведь грамматика позволяет даже слово «Бог» склонять по числу («будите яко боги»), а это можно рассматривать не иначе как дьявольское наваждение.

Примечательно, что подобная дискуссия со сходными по своей сути аргументами возникает всякий раз, когда совершаются попытки строгого определения норм русского языка по законам греческой грамматики. Достаточно сравнить вышеописанную полемику с полемикой периода второго южнославянского влияния. Например, Максим Грек явно ориентируется в своей языковой практике на греческую языковую модель, согласно которой текст порождается на основании определенных грамматических правил. Максим Грек стремится грамматическим способом избавиться от омонимии 2-го и 3-го лица аориста, поскольку ее нет в греческом языке, а он искал соответствия между славянским и греческим текстом. При этом языком-посредником служила латынь. Противники правки Максима Грека исходили не из грамматических правил, а из собственных внутренних интуиций языка, которые строились на корпусе Священных церковнославянских текстов.