Наиболее совершенной, претендующей на исчерпывающее описание языка была грамматика Мелетия Смотрицкого, вышедшая первым изданием в 1619 году. Но и она опиралась на принцип транспозиции греческой грамматики на славянскую языковую почву. При этом М. Смотрицкий пытался максимальным образом соответствовать одновременно как славянскому языку, так и греческому, поэтому он был вынужден в некоторых моментах отойти от грамматических канонов: например, стал рассматривать «различие» (артикль) в качестве самостоятельной части речи и отказался от него в своей грамматике. Имя же в качестве отдельной части речи у него представлено двояко: как имя прилагательное и как имя существительное. При этом он отмечал существование в славянском языке междометий, которые не свойственны греческому языку. Пытаясь максимально, с его точки зрения, соответствовать славянскому языку, в первую очередь М. Смотрицкий ориентировался на языковые закономерности, сформулированные античными авторами, и понимал их как универсальные законы, которые могут всегда рассматриваться как алгоритм работы с языком. Действие этих законов не предполагало исключений, ибо они понимались как предзаданные каждому языку. Но такой подход рождал и определенные казусы: если любое слово, согласно грамматическим правилам, должно склоняться, то и слово «Бог» также должно подчиниться этому правилу. Такая точка зрения предполагала, что именно законы языка, но не смысл слов определяют возможности и правила склонения, спряжения и другие изменения слов. Таким образом, построение грамматического описания церковно-славянского языка должно быть построено в соответствии с греческой грамматической традицией, которая кроме конкретно заданной языковой структуры и правил взаимодействия и изменения языковых составляющих привносит уверенность не только в существование универсальных языковых законов, но и в возможность человеческого разума адекватно воспроизвести эти законы. Это в конечном счете открывает перспективу создания грамматики церковнославянского языка, то есть подчинения Священного языка созданным человеком законам. Но подобный подход к Богом данному языку был бы слишком революционным для того времени.

Одновременно с церковно-славянским языком на Руси функционировал еще и русский разговорный язык, который также нуждался и в осмыслении, и в определенном упорядочивании. Необходимость грамматической интерпретации русского разговорного языка была, прежде всего, связана с обучением ему иностранцев, причем эта интерпретация часто осуществлялась самими иностранцами. Так, например, «Грамматика Лудольфа» – первая грамматика разговорного русского языка – была пособием для обучения русскому языку иностранцев и никоим образом не предназначалась для изучения и следования ей носителями языка. Это был взгляд на русский язык со стороны, из другой языковой парадигмы, из другого мировосприятия. Эти грамматики представляли собой инструкции по использованию языка и не могли претендовать на его понимание, что говорит о том, что грамматическая трактовка русского разговорного языка была внешней интерпретацией и не могла претендовать на аутентичное понимание языка. Одновременно следует обратить внимание на то, что русских вариантов грамматического описания русского разговорного языка вообще не существовало. И для этого, вероятно, были серьезные причины.

Данная ситуация показывает, что грамматическое истолкование русского языка не сможет приблизить нас к его пониманию, ибо для русского языка эта структура, безусловно, внешняя, формальная, которая не ставит своей задачей понимание внутренних принципов существования русского языка, а только устанавливает внешнее соответствие русского и других европейских языков. А поскольку речь идет лишь о внешнем соответствии, то русский язык каждый раз либо с трудом вписывается, либо вообще находится за предполагаемыми рамками предлагаемой для его понимания формальной структуры. Эта беспомощность в описании русского языка прослеживается, начиная от грамматики Лудольфа вплоть до современных грамматик.