– Однако, – заметил Младышев, – некоторые дозы атропина вызывают остановку сердца.
– Но не столь мизерные! – парировал Брамс.
– А вы сможете доказать, что они были мизерные? – хитро усмехнулся Младышев. – Нет, я, конечно, пойду вам навстречу, указав в причине смерти Сбитнева «остановку сердца» и ссылаясь на естественные причины.
– Разумеется, не на сверхъестественные же ссылаться… – буркнул главврач.
– Другой бы указал «вызвана передозировкой атропина»…
– Что вы хотите? – рявкнул Пётр Моисеевич, вознегодовав.
– Об этом вы знаете лучше меня, – улыбнулся Виктор.
Мысленно проклиная своего ученика за подлую находчивость и прощаясь с любимым постом, Брамс отправился взглянуть на покойного. Его сопровождал старший санитар Михаил Селенский. Мертвенно-бледный пациент недвижно лежал на кушетке. Главврач пощупал его лоб, постучал по груди, убедился в отсутствии дыхания. Внезапно ему показалось, что Сбитнев приоткрыл пустые глаза и прошептал:
– Доктор, вы играете в карты?
Брамс в ужасе отпрянул, чуть не врезавшись в стоявшего сзади санитара.
– Вы в порядке? – поинтересовался Михаил.
«Бедный старик! Выселили, почитай, из родного дома», – подумал он про себя.
– Чёрт-те что творится! Да-да, чёрт-те что, – проворчал Пётр Моисеевич.
Покидая палату, они услышали, как хлопнула дверца углового шкафа, резко прозвенев в тиши раннего утра.
– Сквоз-ня-ки… – виновато протянул Селенский.
Брамс насупился и ничего не сказал.
ТЛЕНИЕ ВЧЕРАШНИХ МЫСЛЕЙ
Он смотрел на нее со смесью насмешки и восхищения, как атеист, не лишенный художественного вкуса, смотрит на идеально исполненную статую богини.
– Как ты попал сюда? – резко спросила она.
– Очень просто. Я спустился с небес на крышу и оторвал себе крылья прежде, чем влезть в твоё окно. Можешь сама в этом убедиться.
Он заговорщически махнул рукой в сторону раскрытой створки. Она высунула любопытную голову из окна, но ничего особенного не увидела. Только далеко внизу на асфальте валялась дохлая птица, которую жрали кошки.
– И где же твои оторванные крылья? – сказала она, в недоумении поворачиваясь к нему.
– Ты съела их минуту назад, даже не поперхнувшись, и теперь я чувствую себя полностью приземлённым, – произнёс он, хищно подтягиваясь к ней.
– Нет-нет! – она отступила к стене. – Нет!
Внезапно у неё запершило в горле. Накатила тошнота. Она мучительно зашлась кашлем, в результате которого выплюнула на платок мокрое белое перо средних размеров. Но она не удивилась. За эти годы она разучилась удивляться.
– Я же говорил.
Этот голос знатока, так ненавистный ей…
– Терпеть не могу твои дурацкие фокусы! Убирайся! Уходи! Прочь отсюда! Или уйду я! – в бешенстве закричала она.
Поскольку он не сдвинулся с места, она выбежала в коридор и скрылась на кухне. И конечно же, он уже сидел за кухонным столом, поджидая её, и как ни в чем не бывало пил чай из синей кружки. Она попыталась восстановить спокойствие в своей душе, полной гнева и смятения. Тяжело дыша, не давая словам вырваться изо рта сплошным потоком, она медленно, с усилием спросила:
– Почему ты пришёл? В прошлый раз ты пообещал, что уходишь навсегда.
– Ты же понимаешь, насколько мне сложно отличить навсегда от года, месяца или дня, потому что я обитаю в вечности, а это – настоящий момент, не знающий времени.
Старое оправдание. Это оправдание старше всех миров вместе взятых, ведь вечность существовала задолго до того, как миры выросли и сумели создать себе время.
Он не уйдёт. Никогда. Он будет её кошмаром наяву до точки её смерти. А смерть перенесёт её в вечность, где снова будет он, поскольку вечность – его постоянное место жительства. И он будет её вечным кошмаром, неотъемлемой частью её существования и её небытия. Осознание этого факта сделало её убийственно смиренной.