Похоже, снимок ничуть не испугал Томми, и вместо того чтобы дать сыну нагоняй, Горан, скрестив ноги, уселся рядом на ковер.

– Знаешь, что это?

Томми довольно долго молчал, словно припоминая. А потом невозмутимо перечислил все, что увидел. Точеные руки, волосы, подернутые инеем, взгляд, блуждающий бог знает где. И даже начал придумывать, чем она зарабатывала на жизнь, с кем дружила, где жила. И Горан понял: его сын разглядел на этом снимке все, кроме одного. Кроме смерти.

Дети не замечают смерти. Потому что их жизнь длится один день – от момента пробуждения до того, когда надо идти спать.

В тот момент Горан вдруг почувствовал, что не сумеет защитить сына от вселенского зла. Точно так же, как годы спустя так и не сумел оградить его от зла, причиненного матерью.

Сержант Морешу был не похож на прежних начальников Милы. Ему наплевать на славу и фотографии в газетах. Поэтому Мила ожидала порицания за то, как проведена операция в доме учителя музыки.

Морешу был импульсивен и в поступках, и в смене настроения. Он секунды не мог удержать обуревающие его чувства. Поэтому гнев и раздражение мгновенно сменялись у него улыбчивостью и любезностью. И чтобы не терять времени, он совмещал противоречивые действия. Скажем, хочет утешить, кладет руку тебе на плечо и одновременно подталкивает к двери. Или, например, разговаривает по телефону и трубкой чешет висок.

Но на сей раз он не торопился.

Сесть не предложил, Мила так и осталась стоять. Затем вытянул под столом ноги, сцепил пальцы рук и надолго вперил в нее взгляд.

– Едва ли ты отдаешь себе отчет в том, что сегодня произошло.

– Знаю, я допустила много ошибок, – признала Мила, опережая его.

– Нет, ты спасла троих человек.

Она застыла, будто ее парализовало.

– Троих?

Морешу потянулся в кресле и опустил глаза на лежащий перед ним лист бумаги.

– В доме учителя музыки найдена запись. Судя по всему, он собирался похитить еще одну…

Сержант протянул Миле фотокопию страницы ежедневника. Дата, а под ней написано имя.

– Присцилла? – спросила она.

– Присцилла, – откликнулся Морешу.

– Кто такая?

– Девочка, которой повезло.

Больше он ничего не сказал, потому что сам не знал ничего. Ни фамилии, ни адреса, ни фотографии. Ничего. Только имя. Присцилла.

– Поэтому кончай себя казнить. – И, не давая Миле времени ответить, добавил: – Я наблюдал за тобой на пресс-конференции. У тебя был такой вид, словно тебе все это ни к чему.

– Мне и правда все это ни к чему.

– Черт возьми, Васкес! Да ты понимаешь, чем тебе обязаны люди, которых ты спасла? Не говоря уже об их семьях!

«Ну да, поглядели б вы в глаза матери Элисы Гомес», – хотела сказать Мила. Но промолчала, ограничилась кивком. Морешу посмотрел на нее, покачал головой:

– С тех пор как ты здесь, на тебя не подали ни единой жалобы.

– Это хорошо или плохо?

– Если сама не понимаешь, значит у тебя серьезные проблемы, девочка моя. Поэтому думаю, тебе сейчас не помешает работа в команде.

– Зачем? – вскинулась она. – Я делаю свое дело, и меня занимает только это. Я уже привыкла справляться одна. А в команде надо будет к кому-то приноравливаться. Как вам объяснить, что…

– Собирай чемодан, – прервал ее Морешу, не слушая возражений.

– С чего такая спешка?

– Вечером выезжаешь.

– Это что, наказание?

– Нет, не наказание. И не отпуск. Им нужен консультант. А ты весьма популярна.

– А в чем дело? – нахмурилась Мила.

– Пять похищенных девочек.

Мила слышала об этом в новостях.

– Почему я?

– Потому что есть еще и шестая, но они пока не знают, кто она.

Ей нужны были еще пояснения, но Морешу, видимо, счел, что разговор закончен, и вновь заспешил: взял папку и помахал ею в направлении двери: