‒ У меня? Поживёшь? ‒ словно в трансе повторила Галка и застыла, кажется, даже дышать перестала. И непонятно, отчего её так переклинило: от восторга, от возмущения, от страха?

‒ Я себя буду прилично вести, ‒ со всей мыслимой убедительностью поторопился заверить Марат. ‒ Ничего такого.

Хотя, может, в случае с ней надо как раз противоположное пообещать?

Ну уж нет! До подобного он ещё не докатился.

‒ А почему? ‒ тихонько пробормотала Галка. ‒ Почему не дома?

Марат скривил губы, в очередной раз вспоминая.

‒ Потому что я оттуда ушёл. С родителями рассобачился. И не вернусь, ‒ добавил твёрдо, даже не для Галки. Вообще, для себя, для всего сущего.

‒ А они, ‒ опять растерянно забормотала Галка, ‒ они не будут волноваться, искать?

‒ Не будут. Они в курсе. И даже рады.

Галка глянула недоверчиво. Значит, его родителям она сочувствует, их ей жалко, а самого Марата ‒ нисколько?

‒ Ну, то есть «нет»? Нельзя, ‒ обиженно, но гордо заключил он, а Галка испуганно моргнула и поспешно выдохнула:

‒ Можно.

И теперь уже оба застыли. Неизвестно из-за чего Галка, а Марат, наверное, если честно, не ожидал, что она согласится, и где-то подспудно был готов к отказу и не был уверен, что подобное нормально, что он не совершает большую ошибку. Вот как чувствовал, что ничего хорошего из этой его внезапно пришедшей в голову идеи не выйдет. Потому и застыл. А потом подумал: «Ну и ладно. Ну и чего такого? Надо ж как-то переждать эту неделю», а Галка без претензий, и он к ней без каких-либо притязаний. Это ж Рогозина.

‒ Идём? ‒ Опять, словно не он к ней, а она к нему.

Галка кивнула.

Стоило им войти в квартиру, в прихожую выкатился рыжий меховой шар, уставился на Марата жёлтыми глазами, чуть сощурившись, будто оценивая и проверяя.

‒ Знатный котяра.

‒ Не волнуйся, он добрый, ‒ пояснила Галка. ‒ К людям хорошо относится.

‒ Я и не волнуюсь, ‒ усмехнулся Марат, тоже прищурился, глядя на кота.

Тот неторопливо поднялся, приблизился, мягко ступая, обошёл вокруг, задев мягким боком ногу, а потом, высоко задрав хвост, протрусил через прихожую, свернул в маленький боковой коридор, ведущий, скорее всего, на кухню. Отправился заныкивать свой хавчик от внезапно обрисовавшегося непрошенного гостя.

‒ Мне куда? ‒ поинтересовался Марат, переводя взгляд с исчезающего за углом кота на двери, за которыми, судя по всему, располагались комнаты.

Две. Вероятно, одна Галкина, другая ‒ её родителей. Рогозина указала рукой, куда ему проходить, он и прошёл, огляделся по сторонам.

Комната как комната ‒ стандартно, уютненько, чисто. Большое окно, в оформлении неброских штор тёплого коричневато-жёлтого цвета, дверь на балкон. Что за окном ‒ почти не видно, всё закрывает развешенное на просушку бельё: полотенца, простыни, рубашки. Из мебели, как и у всех, стенка, стол, стулья, тумба с телевизором, большой диван. Марат плюхнул на него сумку.

Возле ног мелькнуло что-то рыжее. Котяра проскользнул неслышно, не теряя достоинства, солидно и неторопливо ‒ такое впечатление, что будто в замедленной съёмке ‒ запрыгнул на диван, протопал к сумке, обнюхал её, критично морщась, но, кажется, остался вполне удовлетворённым осмотром. Марат придвинулся, почесал его между ушами, кот благодарно боднул в ладонь. А в дверном проёме возникла Галка, спросила:

‒ Есть хочешь?

‒ Хочу. Очень.

Он с утра только бутер успел перехватить до того, как отец завёл свою занудливую шарманку про будущее.

‒ У меня суп есть, ‒ доложила Галка. ‒ Точнее, щи. Щавелевые. Но они без мяса, ‒ призналась раскаянно.

‒ Да какая разница? Давай.

‒ А на второе ‒ ничего. Я не готовила. Я же не знала.