– Мама у меня на визажиста учится! – веселилась Кирка. – И я показала ей нашу общеклассную фотографию, спрашиваю: «А если к тебе вот такой придёт? И скажет: сделайте, чтобы я красавчиком стал!»

И кучка девчонок закатывалась от смеха, разом, как по команде.

Мальчишки спрашивали:

– Хича, куда ты нос растишь?

И он тогда улыбается послушно и начинает дёргать себя за нос. И руку так держит, чтоб не видать было, что подбородок трясётся. Мол, не на подбородок – на нос смотрите! Тащу я, тащу свой нос, тащу-ращу, чтоб ещё больше стал. Такой вот я, мол, нелепый. Людей так и тянет над ним посмеяться, все ждут, что он сейчас им подыграет, и делать нечего – он подыгрывает.

А то заглянет в класс, когда все уже по местам расселись, и ещё с порога давай озираться:

– Какой урок сейчас? Химия, что ли? Аучилка не заболела?

И Мишка тоже смеётся. И только смутно вспоминает – вроде, Хич с Марией Андреевной раньше о чём-то разговаривал на переменах. Сам подходил и спрашивал что-то, и она принималась рассказывать ему и глядела по-доброму. А теперь вот – «училка не заболела?» – чтоб все смеялись. Отчего Хич теперь не любит Марию Андреевну? Оттого, что оценки ставит строже, чем в простой школе, за две ошибки уже у тебя «трояк»? Ну так и оставался бы у себя школе, а здесь – лицей!

Мишке нравилось, что учиться трудно – хоть до часа ночи не спи, а всё сделай. Он и сидел. На нём же ещё сайт был. На сайте он уже всё делал сам, без Аллы Глебовны. В его прежней школе домашнее задание было обычно только у пяти или шести учеников, всегда одних и тех же.

«Они поймут, что я такой, как они, – думал про своих новых одноклассников Мишка. – Правда, они все мажоры. Мажору легко умным быть, все кругом только и стараются, чтобы ты умным стал…»

В прежней школе Артём Енцов мог подойти после урока, спросить: «Договаривались же – алгебру сегодня никто не учит. А ты самый деловой, что ли?» Мишке и драться приходилось, расплачиваться за свои «пятёрки», а больше за чьи-то чужие «пары». Учителя, расписываясь в чьём-нибудь дневнике, пафосно спрашивали: «А почему Прокопьев готов к уроку? Значит, можно было бы подготовиться?» – не понимая, что именно они готовят сейчас Прокопьеву.

Енцов собирал компанию – зауча бить, как он говорил. «Завуча?» – переспрашивала Наташа Воронцова. – «Нет, зауча, – покровительственно объяснял Енцов. – Не знаешь, кто у нас в классе зауч?» Воронцова улыбалась Енцову. По ней видно было, что она понимает, что речь о Мишке – и всё равно спрашивает, и Мишка иногда размышлял, зачем…

Всегда можно было вспомнить Енцова или Воронцову, если почувствуешь себя неприкаянным, если охота с кем-нибудь поговорить, а не знаешь, к кому подойти на перемене… Здесь-то, на новом месте, у него скоро будут друзья! Он чувствовал, что попал, наконец, к своим. «Если бы я тоже ездил с Киркиным папой играть в пейнтбол, – думал он, – они бы подходили ко мне на переменах и говорили, куда поедем в следующий раз. Или ещё – хорошо было бы позвать какую-нибудь девочку в „Шоколадницу“».

Элька Локтева на перемене откидывалась на стуле и оглядывала класс:

– Мальчики, пригласите кто-нибудь в «Шоколадницу»!

Ленка Суркова хмыкала:

– Ты ведь и так живёшь там!

– А сама-то… – подавал голос ещё кто-нибудь.

Элька мерила Ленку уничижительным взглядом:

– С мальчиком пойти в кафе – это совсем другое!

И добавляла на весь класс:

– Ты лучше не демонстрируй, что ты ещё маленькая и глупая.

Ленку делалось жалко, она втягивала нижнюю губу, и без того тонкую, так что её губы становилось не видно. Всё в Ленке тонким и узким было – и пальчики, и спинка, и плечики – про таких людей говорят: «За швабру спрятаться может». И ножки у неё тонкие, кривоватые были. Мишка тогда как раз стал замечать, какие у девочек ноги. У Ленки такие были, что хоть что ей надень, кривизну не спрячешь. Ну разве что длинное платье, до пола. Он слышал, как девочки говорили: «Ленка, тебе везёт! Ты главная сладкоежка, а куда всё девается?»