Когда Шубнум спрашивают, кем она предпочитает быть – мальчиком или девочкой, та ни секунды не задумывается.

– Девочкой! – отвечает она с широкой улыбкой и высоко поднятой головой. Она бросает взгляд на экран телевизора, где в эту минуту танцовщицы энергично исполняют индийский танец бхангра. – Чтобы носить украшения и танцевать.

Ее желание будет исполнено. На ее будущей свадьбе, если не раньше.

Я постепенно начала проникать сквозь многослойные тайны Кабула в поисках других девочек типа Мехран. Шубнум и Ниима – одни из первых, кого я нашла. Я вычислила их благодаря плодородному кабульскому лабиринту сплетен, где информация из первых рук редко достается сразу, а если и сообщается, то только с глазу на глаз.

Официально их не существует, но, если спуститься на одну ступеньку ниже получившей заграничное образование кабульской элиты, то многие афганцы действительно вспоминают бывшего соседа, кого-то из родственников, коллег или дальней родни, имеющего дочь, которую воспитывают как мальчика. Поначалу имена называют редко, а адреса и того реже. Но сокровищница человеческого знания, укорененная в системе жесткого социального контроля, никуда не девается, существуя в виде телефонного справочника, базы данных и карты.

С помощью Омара и Сетарех, двух молодых переводчиков-афганцев, которые мало чего на свете боятся, зато отлично смыслят в «дворовой мудрости», я постепенно кую цепочку рекомендаций, откровений и знакомств, которая со временем начинает добывать доказательства того, что на самом деле в Кабуле и его округе живут и другие такие девочки. И их немало.

Одна живет «рядом с третьим домом, где срубили дерево». Другая, как полагают, «на первом этаже в доме без окон рядом с базаром». Или «на другой стороне лагеря беженцев, чуть дальше по дороге, за голубыми воротами с колючей проволокой». Есть одна такая в одной средней школе; другая – в таком-то районе. Известно, что дочь одного человека играет на поле в футбол и помогает отцу в портняжной мастерской.

В своих поисках мы часто путаемся и временами совершенно заблуждаемся, колеся по переулкам и районам, где можно ездить часами, не встретив ни одного указателя с названием улицы. Но когда мы, наконец, добираемся до нужной семьи и осторожно принимаемся расспрашивать, не может ли такого быть, что сын их – на самом деле девочка, от всегда вежливых и гостеприимных афганцев, независимо от того, живут ли они в элегантных виллах или в халупах, сооруженных из брезента и глины, поступает приглашение на чай.

После длительной процедуры знакомства, всегда сопровождаемой тонкими дипломатическими «заходами» Омара или Сетарех, нередко – вопросами о Швеции и моей собственной семье (в особенности об отце), и неоднократно подливаемым чаем, нам позволяют познакомиться с подставным сыном семьи и поговорить с «ним».

Мы с Сетарех вскоре начинаем соревноваться друг с другом, кто раньше заметит отличительные черты, характерные для девочек под личиной мальчика. Некоторых выдают более нежные черты лица или случайное хихиканье. Другие – позерки, они немного перебарщивают с мальчишеским подходом и демонстрацией агрессии. Но чаще всего мы распознаем пристальный, вызывающий взгляд, словно у нас есть общая тайна.

Случается, что маленький мальчик одаривает кого-нибудь из нас лукавой улыбкой на улице или в школе, а потом, позднее, наедине или в присутствии родителей подтверждается, что этот ребенок действительно «немного» отличается от компании, с которой водится.

Хотя ни одна из девочек не выбирала мальчишество добровольно, большинство говорят, что им по душе заимствованный статус.