– Подонок, – шиплю я. – Отпусти! Что я тебе сделала?

– Да что ты мне можешь сделать? – усмехается он снисходительно и выпускает меня. Поднимает с пола свой проклятый айфон, сует в задний карман джинсовых шорт и отходит в другой конец комнаты.

– Тогда какого черта ты творишь?!

– Я уже сказал. Свали из гимназии туда, откуда пришла. И я удалю фотку, – отвечает он, не оборачиваясь. Сам роется в шкафу, что-то там ищет. – Тебе же лучше будет.

– Откуда тебе знать, что для меня лучше? И почему я должна уходить? Мне, может, не хочется. Мне, может, очень понравилось в вашей распрекрасной гимназии.

– Это уже твои проблемы. И их будет гораздо больше, если не уйдешь. Это не угроза, а просто факт.

– Почему я должна уходить? – повторяю свой вопрос. – Только потому что ты так решил?

– Ты ведь, вроде, не дура. В математике вон рубишь, а простых вещей не догоняешь. Ты пролезла туда, где тебя не ждали и не хотели, где ты не нужна и никому не нравишься. Это все равно что вломиться в чужой дом и заявить, что будешь теперь там жить. Но это не твой дом. И из наших никто не будет с тобой даже общаться, потому что ты…

Он замолкает на полуслове.

– Второй сорт?

Смолин снова подходит к кровати, только теперь у него в руках стопка с одеждой. Голубые джинсы, белая футболка, серая толстовка. Всё это он небрежным жестом кидает на кровать.

– Видишь, ты и сама, оказывается, всё понимаешь. Одевайся.

Пропускаю мимо ушей очередное его оскорбление.

– Что это? А где моя одежда?

– Считай, что это твоя одежда, – кивает он на свои вещи. – Не нравится? Можешь идти как есть.

И Смолин выходит из комнаты.

29. 28. Женя

В ванной умываюсь и чищу зубы, выдавив пасту на палец. Стараюсь, конечно, сохранять спокойствие и не поддаваться панике, но то и дело к горлу подкатывает противная тошнота. Как я могла так тупо попасть? Ведь знала же, на что способны мои новые однокласснички.

Бросаю взгляд в большое зеркало. Просто мечта поэта! На голове – воронье гнездо. Лицо бледное до синевы. А в вещах Смолина я просто утопаю. Особенно толстовка на мне висит чуть не до колен. Да и плевать, было бы перед кем красоваться.

– Э, ты там уснула? – слышу грубый окрик Смолина.

Ненавижу его!

Выхожу из ванной несчастная и злая. Псих уже полностью одет и собран. Стоит в коридоре, подпирая спиной стенку, держит руки в карманах ветровки и разглядывает меня. Нагло и высокомерно.

– Вон кроссы мои старые надень, – указывает он кивком на пару белых кроссовок найк. – И поехали. Подкину тебя до дома.

Ситуация абсурдна до безумия! Он только что самым подлым образом сфотографировал меня, унизил, опустился до шантажа, да попросту загнал в тупик. И тут же дает мне свою одежду и предлагает подбросить до дома. Где тут логика? Где во всем этом хоть какой-то смысл? Бред какой-то!

Однако я очень хочу домой. Поэтому молча сую ноги в его кроссовки, даже не расшнуровывая их, и выхожу следом из квартиры в подъезд. Смолин не ждет лифт, а сразу сворачивает к лестнице. И мне приходится идти за ним, точнее, плестись, потому что его кроссовки едва не сваливаются с меня на ходу.

– Я завтра отдам тебе твою одежду и обувь, – говорю ему.

– Зачем? – не оборачиваясь, отвечает он, быстро сбегая по ступеням. – После тебя я все равно это носить не буду. Так что можешь оставить себе или выброси.

– Как скажешь, – с деланным равнодушием отвечаю я, заставляя себя не обращать внимание на его очередное оскорбление. Хотя, конечно, очень неприятно, очень… Почему он так пытается меня унизить? И почему меня это так задевает?

– И потом, – уже снизу громко добавляет он: – Я рассчитываю, что мы тебя больше уже не увидим… ни завтра, ни послезавтра, никогда…