Отец (кричит). Чего ты там?

Голос Сына. Да ничего… Термос какой-то… Китайский, что ли?.. Китайский… Да он же разбит! Батя!

Отец (кричит). Ну, что ты там еще?

Голос Сына. Здесь же эта… колба лопнувша! Ты чего его хранишь?

Отец (кричит). А твое како дело? Идешь ты или нет?!

Швыряет пилу о козлы. Она со сложным музыкальным звуком и с движением выпрыгнувшей из воды щуки ныряет в снег.

Голос Сына. Э-э… вот и он… вот и валенок номер два… Ну, бать, а чё это у тебя за трансформатор?

Отец молчит. Он встает и, сцепив руки за спиной, начинает ходить у козел. Взад-вперед.

Голос Сына. Иду, бать. Уже иду. Только рукавицы возьму на кухне. Они у меня на печке греются. Люблю, бать, когда руки в тепле…

Хлопает дверь.

Отец. Что ж я его родил-то такого на свою голову?.. Что кормил, одевал? (Кричит.) Для чего я тебя, спрашиваю, на свет произвел?

Голос Сына (почти неслышно, из дома). Иду, батя! Уже иду! Щас один пирожок… с капустой… (Заметно слышнее, из сеней.) Таких пирожков, бать, с капустой я даже в Благовещенске не ел. Вот что может мать, то может. А в Чите тем более.

Выходит на крыльцо. Одет еще более рвано, чем отец.

Сын. А-а, бать! А снегу-то, снегу в этом году!.. А-а! Прос-сто зимняя сказка!

Отец (орет). Иди работать! Скоко ждать!

Сын (спускаясь со ступенек). Орешь ты, бать, орешь… всю жизнь орешь… А добра – термос лопнувший да трансформатор… А телогрейки? Срам. Кто с улицы увидит… Ты ко мне приходи, я тебе и валенки дам… Э-эх… (Нагибается за пилой.) Лучше б за «Дружбой» я к Номоконовым сходил… У Семилетова-то цепь лопнула… Не знаю… Может, Прядкин даст, а?

Отец (вырывая пилу). Сам!.. сам буду пилить! Иди! Уходи!

Сын (не выпуская пилу). Ну, чё ты, бать… Чё ты… Сейчас напилим тебе дров, до июня хватит…

Отец. Сам напилю! (Тянет пилу.)

Сын. Ну че ты, бать… Тоже – обиделся… Кто вручную пилит? Ну, кто? (Не отдает.)

Отец. Давай! Давай пилу! (Тянет пилу.)

Сын. Это бать, нерациональная трата сил… (Не отдает.)

Отец. Зачем я тебя родил такого? (Тянет пилу.)

Сын (обижен, отпуская пилу). Ну, ты глянь!..

Отец падает вместе с пилой на задницу. Сын хочет помочь ему встать, но отец со свистом и тонким звоном крутит пилу над головой, не подпуская сына.

Отец. Уйди, говорю! Уйди!

Сын. Ну, чё ты, бать… Совсем озверел.

Отец поднимается. Держа пилу под мышкой, пробует завести один конец бревна на козлы. Пила мешает. Отец теряет силы от бешенства, бревно падает ему на ногу. Отец отшвыривает пилу, хватается за ногу, воет.

Сын, громадным усилием воли подавив смех, уходит в дом. Хлопают двери. Из кухни доносится его хохот, сердитый женский голос.

Отец, ссутулившись, обиженный, глубоко несчастный, в одно мгновение становится похож на глубокого старика. Он шмыгает носом, садится на козлы спиной к крыльцу, дрожащими пальцами достает папироску, закуривает. Что-то шепчет. Он настолько занят своим горем, что не слышит, как сын выходит на крыльцо.

Сын молча смотрит в спину отцу. Громадная печаль овладевает им.

Очень тихо.

Отец оглядывается.

Отец (вздрогнув). Чего ты?

Сын. Чего?

Отец. Стоишь?..

Сын. Да… ничего.

Отец. Ну так… иди.

Пауза.

Сын (тихо). Давай я, бать, к Прядкину схожу.

Отец. Иди, иди. Куда хочешь иди.

Сын. Ну, чё ты? Здесь работы с «Дружбой» на двадцать две минуты!

Отец. Вот иди и работай, где хочешь. А я как-нибудь сам… Всю жизнь пилил, и ничего, пока жив. А ты иди.

Сын (вздыхает). Эх, бать… Чё ты такой упрямый? Чем дальше, тем упрямей.

Отец. Зачем я тебя родил такого?..

Сын. Ты глянь – опять!

Уходит в дом, хлопнув дверью. Отец, горько улыбаясь, начинает заносить конец бревна на козлы.

Сын (появляясь на крыльце). Ну что ты снова один корячишься?!