Люба. А ну-ка…

Берет платье, навскидку примеряет на Богомоловой.

Люба. Шо у тебя за волос? Краситься тебе надо… И кто такое белье носит? Советское, что ли?

Богомолова. Ну…

Люба. Белье надо такое, чтоб мужчина на него глянул и дальше уже слепой лез, ясно? Выкинь ты его.

Богомолова. Ты что?

Люба. Никогда на себя не жалей. Коркой одной питайся, живи в котельной, но сама ходи, как заря небесная.

Богомолова. Заря… (Захлопывает чемодан.) И на фиг нам этот юг сдался, а?.. Что же нам делать? Делать-то что?

Люба. Я тоже иногда так… прикину – чего? зачем? (Вздыхает.) Не поймешь тут ничего. Ничего не поймешь.

Богомолова. Вот у меня подруга, Оля, инженер, в Москве жила, замужем была, а тоже – спроси – ничего не понимаю, говорит. Зачем живу? Отдала бы, говорит, хоть сейчас, жизнь свою, если б было за что. Надоело до смерти – а тащишь. Вот. (Вздыхает.) И у кого ни спроси – никто не понимает. Этот о Боге начинает говорить, тот об идеях, а чего сам-то? Сам-то зачем?

Люба. Или говорят – рожай. Ну да! Рожай! И все! Один раз рожай, второй раз рожай, третий раз! А потом сиди на лавочке. Вот и все.

Пауза.

Богомолова открывает чемодан.

Богомолова. Значит, это лучше?

Люба. Ну оно же стройнит. Конечно. И волосы смени.

Богомолова. А в какой цвет?

Люба. Тебе? Тебе надо блондинкой быть. Загорелая блондинка и бюст. Им больше и не надо.

Богомолова. А что такое она ставила? Детство, говорит.

Подходит к патефону. Ставит «Красную розочку».

Богомолова. Это я что-то помню.

Люба. Это фокстрот.

Богомолова. Это что, слушали?

Люба. Танцевали.

Богомолова. Ты откуда знаешь?

Люба. Я в кружке танцевала.

Богомолова. Научишь?

Люба. Зачем? Сейчас так не танцуют.

Богомолова. А я не хочу, как сейчас. Я, как сейчас, ненавижу.

Люба. Ну, ладно.

Танцуют.

Богомолова. Ты к нам в гости приезжай.

Люба. Зачем?

Богомолова. А так. Взяла и приехала. Назло.

Люба. Кому назло?

Богомолова. А самой себе. Дай, думаешь, к Верке с Олькой съезжу? И съезди.

Люба. А что у вас делать?

Богомолова. А ничего. Приедешь, а потом уедешь. Или останешься. У нас речники есть. Может, замуж выйдешь.

Люба. Я этих речников знаешь где видала?

Богомолова. А простой танец.

Люба. Простой.

Богомолова. А то вместе уволимся и дальше поедем.

Люба. Куда?

Богомолова. Сядем на поезд и поедем. За Урал. И еще дальше.

Люба. Шо я там не видала?

Богомолова. До Хабаровска доедем, сядем на пароход.

Люба. Это на Амуре?

Богомолова. Поплывем на Камчатку. Или в Магадан. Или на остров.

Люба. Там Япония.

Богомолова. Видала я этих японцев!

Люба. И я!

Хохочут.

Богомолова. И французов всяких!

Люба. Они, знаешь, как русских любят?

Богомолова. А я их видела, знаешь где?..

Хохочут.

Люба. Я вообще, знаешь, слышала, шо на земном шаре человек – это паразит, как колорадский жук на картошке!

Богомолова. Жалко только… себя только жалко, дуру такую, лет до десяти. А потом уже совсем не жалко.

Люба. Чихать!

Уходят.

Пластинка еще крутится, но все медленнее. Завод у патефона кончается. Певица, перейдя на бас, замолкает.

Я жил здесь в молодые годы. Даже тополи и липы постарели с тех пор. Пруды в Парке Победы не раз зацветали. Потом их чистили. Они снова цвели. Скамейки не успевали сгнить: их ломали ночные подростки. Одни только павильоны сталинских времен ветшали безостановочно. Отваливались весла в руках физкультурниц. Утки крякали каждую осень. Все новые, новые утки… Наши телефоны начинались с трех одинаковых цифр – два девять шесть.

Это был апрель, да… Апрель шестьдесят первого года. Это был Гагарин.

1961 год

Он. Алло!

Она. Алло?

Он. Алло!

Она. Алло? Кто это?

Он. Алло! Алло! Алло! Обождите минуту, девушка! Сейчас с вами будет говорить… с вами будет говорить… майор Юрий Алексеевич Гагарин! Ура! Ура! Ура!