В том же месяце, когда Ван выступал на Конкурсе имени Левентритта, Соединенные Штаты взорвали свою первую настоящую термоядерную бомбу. Это произошло на атолле Бикини, одном из Маршалловых островов. Использовав взрыв атомной бомбы для запуска вторичной реакции термоядерного синтеза, ученые заметно увеличили разрушительную силу нового оружия. Энерговыделение при взрыве устройства проекта «Castle Bravo» составило 15 мегатонн, что было эквивалентно 750 бомбам, сброшенным на Хиросиму. Мощность взрыва оказалась вдвое выше, чем ожидалось, а сильные ветры разнесли радиоактивные осадки по всему Тихому океану. Взрыв привел к гибели одного японского рыбака из числа тех, кто ловил тунца за 90 миль от места испытаний, и загрязнил их улов. «Если один термоядерный взрыв может иметь такие глобальные экологические последствия, – мрачно размышляли в мире, – то какой же эффект дадут взрывы множества бомб?» Вскоре эксперты дали ответ на этот вопрос: оказалось, что взрывы всего лишь ста водородных бомб могут сделать земной шар полностью непригодным для жизни…[113]
Девять месяцев спустя люди по-прежнему тоннами выбрасывали радиоактивного тунца. На следующий год выпал радиоактивный дождь в Чикаго. Вскоре смертельный изотоп стронций-90 стали находить в молочных продуктах, что вызвало опасения развития рака костей и лейкемии у детей[114]. Исследования показали, что в сотнях тысяч молочных зубов[115] содержание того же радиоактивного изотопа, продукта ядерного деления, в пятьдесят и более раз превышает норму. Иными словами, послевоенное поколение обнаружило, что входит в жизнь без главного – уверенности в том, что их дети выживут в этом мире. Записные мудрецы начали спорить о том, к чему приведет эта беспрецедентная потеря веры в будущее: к разгульной жизни, к меркантильному индивидуализму или к безразличию и нигилизму. Единственное, в чем были уверены все, – что ничего хорошего от такого будущего ждать не приходится.
Радиация, этот невидимый киллер, похоронил начавшийся было атомный бум в толстостенном бетонном гробу. Взамен появились активисты всех мастей, которые оседлали своих любимых лошадок – чаще всего они проповедовали семейные ценности. В этом не было ничего удивительного: люди, столкнулись с угрозами, недоступными их пониманию, и решили, что безопасность начинается у себя дома. К социальным консерваторам, загонявшим американские семьи в дома, они же осажденные крепости, добавились защитники морали, своего рода крестоносцы, которые видели свое предназначение в том, чтобы сохранить основу нации перед лицом вражеского нашествия. В отличие от 1920-х годов, когда американцам многое позволялось, и 1930-х, когда правила бал экономическая депрессия, представители послевоенного поколения раньше остепенялись, заводили большие семьи и реже разводились. Американцам настоятельно рекомендовалось связывать себя узами брака до двадцати одного года; двадцать три – это уже «слишком поздно». Вступление в брак, рождение и воспитание большого числа детей стали считаться патриотическими обязанностями и доказательством гражданской ответственности. Отсюда следовало, что всякий другой образ жизни льет воду на мельницу врагов Америки, под которыми подразумевались «красные». Когда сексолог Альфред Кинси в своих публикациях рассказал о том, что среди американцев, оказывается, широко распространены добрачный секс, гомосексуализм и измены, его немедленно обвинили в поддержке международного коммунизма.
«Тем, кто участвует в актах откровенных извращений… не хватает эмоциональной стабильности нормальных людей…»