Мор взялся за дело.

Он аккуратно переодел малышей в одежку друг друга и завернул обитателя колыбели в рондовальское одеяло, потом уложил на его место последнего владыку Цитадели и еще раз внимательно его осмотрел. Старческий палец уже нацелился было коснуться драконьей отметины…

Мор резко отпрянул, взял посох и поднял с пола юного Даниэля Чейна.

Проходя по коридору, он сказал в дверь гостиной:

– Все, я ухожу. Закрой дверь и забудь обо мне.

Уже на улице он убедился, что цепочка звякнула, и зашагал прочь.

Звезды глядели вниз сквозь рваные прорехи туч. С востока пришел ледяной ветер и толкнул его в спину. Из-за угла вывернула машина, обдала его светом фар, но хода не замедлила и укатила вдаль.

Вдоль тротуара зазмеились отблески, здания по бокам каким-то образом потеряли в объеме, сделались плоскими, начали неуверенно мигать. Твердь под ногами засверкала сильнее, перестала быть мостовой и обратилась широкой блистающей дорогой, протянувшейся в бесконечность впереди и позади; боковые тропинки то и дело выбегали из нее и тянулись дальше, но куда – не видать… Вид по правую и левую руку измельчился мозаикой бессчетных мест и времен, крошечных кадров, вспыхивавших, высветлявшихся, гаснущих тут же, похожих на переливчатую чешую гигантской неведомой рыбы. А вот лента безоблачного черного неба вверху никуда не делась, отражая, как в негативе, сиянье дороги.

Иногда Мор различал на тропах других ходоков, спешивших по своим, столь же таинственным, как у него, делам – и не все эти фигуры имели человеческий облик.

И вот уже посох ярко разгорелся, указывая на близость дома, и молнийная роса закапала с его башмаков.

В двух землях, каждая из которых считала другую мифом, шло время.

Когда мальчику стукнуло шесть, люди уже приметили, что он не только пытается починить все, что по дому валяется сломанного, – но и это ему частенько удается. Вот и сейчас Мел показала мужу кухонные щипцы.

– Не хуже, чем Винс заклепал бы у себя в кузне, – похвасталась она. – Вот помяни мое слово: этот малец станет лудильщиком, это уж как пить дать.

Маракас внимательно изучил работу.

– А ты видела, как он это делал? – с подозрением поинтересовался он.

– Нет. Слыхала, как он молотком стучит, да только занята была – внимания на него особо не обратила. Знаешь же, как он все время с разными железяками возится.

Маракас кивнул и щипцы положил.

– А сейчас-то он где?

– В оросительной канаве, надо думать, – ответила жена. – Плескался где-то там.

– Схожу, похвалю его, что ли. Хороший пацан, здорово щипцы починил.

Он протопал по комнате и, подняв щеколду, вышел из дома. Обогнув строение, Маракас двинул по бежавшей со склона вниз тропке – мимо большущего дерева и дальше, к полям.

В траве жарко жужжали насекомые; где-то над головой заливалась птица. Сухой ветерок взъерошил ему волосы, и Маракас не без гордости подумал про так нежданно выпавшего им на долю ребенка. Здоровый мальчишка, сильный – и умный. Очень умный…

– Марк? – позвал он, добравшись до канала.

– Туточки я, пап, – отозвались издалека, из-за излучины.

Туда он и тронулся.

– Ты где? – пришлось спросить еще через несколько минут.

– Здесь, внизу, – ответили ему.

Маракас подошел к краю и нагнулся посмотреть, с чем там играет Марк.

Мальчишка проложил гладкую прямую жердину прямо над самой водой, свободно умостив концы в желобках на кучах гальки, которые он нагреб на каждом берегу. Посередине палки была такая штука… из квадратных – крыльев? лопастей? – которые толкала текущая вода, и штука крутилась, крутилась, крутилась…

При виде этого устройства по хребту у Маракаса пробежал (хотя с чего бы?) кусачий тревожный холодок – но тут же исчез без следа. Солдат глядел на вращающееся колесико и чуть не лопался от гордости за сына: надо же, чего удумал!