Растаял сад в метельной зыби,

Из детства памятен покой:

Дом деревенский на отшибе,

Приземистый, с печной трубой.

Бабуля в доме топит печку,

Трещит за окнами мороз,

И дым стоит прямой, как свечка, –

Он тоже, кажется, замерз.

И правда, слышно звуки стужи:

Трещали в старом доме бревна

Или кора на старой груше,

Или застрехи старой кровли…

Закроет бабушка задвижку,

Накормит хлебом с молоком,

И я нырну на печку с книжкой,

В уютный рай под потолком…

Забрали деда на войну, и осталась бабушка с четырьмя детьми: старшей, тете Наташе, – 16 лет, дяде Коле – 13, дяде Паше – 12, маме моей, Маринке, еще и двух не исполнилось, перед самой войной родилась. Бабушка и тетя Наташа в колхозе работали, а Маринку братья нянчили. Она их папами называла, потому как отца и не помнила. Эта парочка без дела не прохлаждалась: на них был огород, корова, рыбу ловили, даже ракушки шли на еду в голодное время. Подворовывали зернишко на колхозных полях, куропаток и зайцев ловили сетками. Сорванцы отпетые, но сестренку любили.

Денег не водилось совсем. В колхозе народ вкалывал за трудодни, на которые выдавалось зерно после уборки урожая. Всё. Мама моя чуть не умерла в войну от голода – сама превратилась в скелетик, а живот вздулся: малая ведь была, грубую пищу организм не принимал, а кашки варить было не из чего. Стало полегче, когда Пашка с Колькой научились мастерить оловянные ложки. Где они в деревне раздобывали олово, понятия не имею: расплавляли металл, выливали в формочки, шлифовали, а бабушка относила готовые грубоватые изделия в Ливны на базар. Не продавались в магазинах эти столовые приборы, поскольку фабрики и заводы в войну перепрофилировали на выпуск снарядов. Разбирали ложки охотно, выменивала продукты, самое главное, – соль, валюту того времени, ведь без нее еда не еда. Хорошо хоть в подвале квашеной капусты был запас, ее с любым блюдом вприкуску ели, чтоб хоть чуть посолонить. О вещах речь и не шла. Зимой на всех имелось две пары валенок. Потом старших детей по очереди стали забирать в ФЗО.

Школы фабрично-заводского обучения (ФЗО) существовали с 1940-го по 1963 год, действовали на базе промышленных предприятий и строек в системе Государственных трудовых резервов СССР. Готовили рабочих для строительства, угольной, горной, металлургической, нефтяной и других отраслей промышленности. Срок обучения – 6 месяцев. В школу принималась молодежь 16−18 лет. Для подготовки по профессиям, связанным с подземной работой, в горячих цехах, на строительстве, принимались только юноши с 18 лет. Учащиеся находились на полном государственном обеспечении. В 1940–1953 годах молодежь в школы ФЗО направлялась в порядке призыва (мобилизации). За нарушения дисциплины предусматривалось наказание в виде заключения в трудовые колонии сроком до одного года. С 1948-го до 1953 года определенная категория юношей призывалась не в армию, а направлялась в ФЗО согласно указу Президиума Верховного Совета СССР от 4.08.1948 года «О призыве (мобилизации) в школы фабрично-заводского производства подлежащих призыву в армию граждан мужского пола, рождения 1928 года». Молодые люди, которые пытались уклониться от призыва в школу, подлежали уголовной ответственности как лица, совершившие уклонение от прохождения воинской службы». (Из Википедии.)

Тетю Наташу после ФЗО отправили на уральские рудники под Магнитогорском. Работа заключалась в том, что она и другие девчата вручную отвозили отработанную породу в отвалы. Жили в бараках, их худо-бедно кормили, обеспечили спецодеждой. Зимняя спецодежда состояла из ватника, косынки из шинельного сукна и… калош. Калоши носили на босу ногу. Чтоб добежать с тележкой по морозу до отвала, в них наливали горячую воду. Пока возвращались – вода остывала, опять наливали… Косынка у тетки наполовину сгорела у печки, так и ходила в половинке, новую не выдали. Деньги им, наверное, не платили – на государственном обеспечении же. Кое-как девчачья бригада дотерпела до весны, а как снег сошел, сбежали. Каким маршрутом бежали – не расспросила в свое время, о чем теперь жалею. Может, до железнодорожной станции… Шли по тайге несколько дней, ночевали пару раз в деревнях. В первой их покормили, а в другой, куда добрались уже в потемках, огонек светился лишь в одной избе, там прозябала одинокая старуха, ей самой нечего есть было. Ну хоть травяного отвара горяченького попили со своими сухарями, еще и бабку ими угостили. «Куда ж вы, милые, собрались, – пожалела она девчонок, – места-то здесь гиблые. Видите, село пустое – все поразъехались, мне просто некуда перебраться, здесь уж помирать буду». Оказывается, объявилась в тех лесах огромная лохматая обезьяна, ходит на двух ногах, всю скотину во дворах поутащила, да и на людей нападала. Про йети тогда не слышали, возможно, бабка просто сочинила да припугнула, но наутро откуда силы у всех взялись! Бежали от той страсти как угорелые!