Осталась моя прабабушка Пелагея с тремя детьми: Ефрем, правда, уже взрослый, он на Донбасс вскоре перебрался, я его ни разу и не видела; Настя – на выданье и младшая Акуля. Вещи и документы вместе с домом сгорели, только скотина уцелела. Пустила к себе погорельцев из жалости дальняя одинокая родственница, через пару лет умерла, и остались они в развалюхе. В нищете… В дубликате метрики год рождения бабушки ее мать записала как 1900-й, на пять лет «омолодила», чтоб старой девой не считалась, никто не брал замуж бесприданниц. Лет 27–28 исполнилось невесте на самом деле, когда дед Захар на ней женился, про обман он так, кажется, и не проведал. Деда мне знать не довелось, фотографии не уцелели, да и вряд ли он вообще фотографировался. Бабушка говорила: старший их сын, дядя Коля, сильно на отца похож, если так, то дед был невысокий, дробненький (худенький), очень подвижный и разговорчивый. Ну и рукастый – дом сам построил!

Бабку Акулину помню – она всю жизнь прожила в родном Пречистено с сыном Николаем, муж ее носил фамилию Ляхов, но судьба его мне неизвестна, где-то сгинул. Ефрем с Донбасса сначала писал бабушке письма, потом отвечать перестал. А ведь имелась у него семья, дети… Ничего о них не знаю, жизнь развела.

Фотографий молодой бабушки тоже нет ни одной – в моем представлении она как будто всегда была бабушкой. Сквозь многие годы, вспоминая ее, как наяву вижу: несет от родника полные ведра на коромысле, низенькая, коренастенькая, в длинной широкой юбке меркло-синего цвета (она его называла кубовый), собранной на продернутый в кулиску ошкур (пояс), в свободной ситцевой кофте на пуговицах, в платочке и босиком…

На скромном сельском кладбище

Старинных лип душистый цвет.

Покоится здесь бабушка

Уж сорок с лишним долгих лет.

На фронт ты мужа проводила –

Он не вернулся с поля боя,

Одна своих детей взрастила,

И в детстве я жила с тобою.

Работала, детей любила,

Неграмотной совсем была,

Но мудрый ум в себе таила,

Советов много мне дала.

Была и статна, и красива,

Нарядом не украшена,

По имени Анастасия –

«Воскресшая» по-нашему.

И хоть жила на свете долго,

Цветами путь застелен не был:

Бед и потерь случилось много,

Но злобой не гневила Небо.

Ты мне желала, бабушка,

Любви большой, большого счастья…

…Дала я имя дочке старшей

В твою и честь, и память – Настя…

Дед Захар, мамин отец, скорее всего, не ожидал, затевая стройку в селе Троицком, что сложенный на века дом окажется настолько в стороне от самого села. Поженившись с бабушкой, получили в наследство от родни какую-то сарайку, бабушка называла ее пуня, разобрали на доски и бревна, перевезли на приглянувшееся место, где уже построились два старших дедовых брата – Василий Егорович и Андрей Егорович. Постепенно приобретали еще стройматериалы: кирпич на подводах возили из города Ливны, километров за 25 по полям, песок брали в Песчаном овраге, глину – в другом овраге, безымянном, известь сами гасили из известняка, благо в округе камней полно, особенно по берегам Чернавки. Из известняковых обработанных плит сложены и хозяйственные постройки – закуты, хлев, подвал. Бабушка рассказывала, что огромные камни обтачивали на специальном станке в ровные блоки. Жилые помещения из них не возводили – плохо держат тепло, только летние комнаты пристраивали, их и называли холодными хатами, дед построил каменные сенцы. Крыша вначале была из соломы. Также из обточенных булыжников сооружали основательные ограды вокруг усадеб, валы. В Троицком такие у многих имелись, и в соседней Чернаве до сих пор некоторые сохранились – наличие вала считалось показателем достатка. На Подмарке ни у кого не имелось такой роскоши, и дед не сложил. Моя мама до самой смерти жалела, что в ее жизни не было этого самого вала.