в котором сохранились бы скрижали
нетронутыми?.. С нами ли, без нас —
как не свалиться с той бездонной выси,
что задал Он!.. Какой бы пересказ
ни явишь – все не то, как ни божись мы.
Свидетели чего – той мировой
античной бойни или же смиренья
всеместного? Ты родила кого —
замену бога прежнего ль? явленье
иного Человека, что пришел
намного раньше, чем его приветить
дано живущим, чей печной горшок
и есть вся вера. Остальное – ветер,
что как навеял, так и унесет
наивные потуги, катастрофу
дежурную?.. Отдышится народ —
и зарастет легендами Голгофа,
настроят храмов, и такой же вал
паломников ворвется в дикой лаже…
Какое Слово! – нужен ритуал
с сопутствующей этому пропажей
исконного. Вновь – свечка за пятак,
как до того по требухе синицы
гадали, те божки ушли вот так —
с глубоким вздохом вдоль по всем границам.
Язычество… но там хотя б отсчет
по кольцам ежегодного прироста
живой натуры. Ну, а нас что ждет?
Что задал Он, решить отнюдь не просто,
хоть облачимся в нимбы… Но и ты,
какая нас сегодня судишь, как ты
избегнешь той же доли? Где мосты,
чтоб чуть подать назад? Какие факты
останутся – бог весть… И нам пути
отмерены не Им, бери повыше.
Что сможем, то удержим, мать. Прости
за завтра тоже. Но покуда дышим,
пусть мытари мы или рыбаки,
простые люди с грубою подстежкой,
все ж каяться вперед нам не с руки.
Коль крест случится… Обожди немножко.
Он сеял рьяно, но какой росток
пробьется к маю… если б знать заране,
к тому ж, куда снесет нас – сведал кто?
Но что-то вдруг проявится в тумане…

3. Он

Одиннадцать ступили за порог,
оставив Мать в предчувствии сакральном.
Что б Он ответил, если только смог
ответить прямо здесь, не виртуально?
Дожди смывали дужки от подков
коней легионерских. Зеленями
холмы уже покрылись. Время снов
рассеялось опять. Мечта с веками
уйдет куда-то вглубь, но вместе с ней
и шорохи уйдут, наплывы теней,
что были или не были? Ясней
картина станет дальним поколеньям?
Исчезнет след могилы ли, креста
в возглавии?.. Уходят молодыми
посланники, не разомкнув уста,
став судьями меж Матерью и Ими.
Хоть что судить, кто плох был, кто хорош,
когда так искажаются посылы
начальные. Светило плещет то ж,
да люди так же слепы и бескрылы.
Лишь иногда какой-то вихрь взметнет
волну неприкасаемого быта,
тогда, возможно, на подходе тот,
кому частичка истины открыта,
и поначалу внемлют стар и мал,
отбитые у вечного испуга.
Но день, другой – уже народ устал,
привычно расползется по лачугам…
Кто их вернет, опутанных тоской
столь многолетней, что слиняли речи
всех книжников земли? Пророк какой
их разведет с планидой человечьей,
где легче верить сказкам, чем в расчет
принять, что и от них зависит что-то?
Что Он ответит… Иордан течет,
в котором старший брат завел охоту
смыть это все. И Он от тех же вод
хотел вести людей к добру и миру…
Но отчего пошло наоборот —
опять смолчит изъеденный папирус.
А что, если совсем не надо? Пусть
лежал бы камень, как лежал он прежде…
Грусть расходилась шире, та же грусть
осенняя, что куталась в одежды
оставленной листвы. Хлеб и вино —
простая жизнь: верстак, доска, рубанок…
Почто тебе любви передано,
в заложники намеченный подранок?
Два яблочка переварились, те —
с познанья и раздора, кривотолки
родившие. Еще одной мечте
развеяться, лишь мать взяла иголку
шить ей пеленки? саван? Если б знать,
как подсознанье обрастает плотью…
Что ж, спутники правы, права и мать:
едва вздохнешь – от снов одни лохмотья.
Век, два прошло всего – фундамент сел
и накренился смысл Пизанской Башней.
Они о деле ей… а сколько дел
заведанных смывает день вчерашний,
не говоря о завтрашнем? И взгляд
проплыл, где ни смирения, ни злости,
сквозь лысый холм с часовней, зеленя