– Ладно, – обречённо махнул рукой сталкер, – если волыной своей в одном деле подстрахуешь, друзей из плена хочу выручить, наваром не обижу. Но у меня условие: идём по моему маршруту. И я за старшего! Хабар, что в дороге добудем, пополам. Как дело сделаем, каждый своей дорогой.

– Покатит, – без раздумья осклабился стальными коронками бандит. – Держи краба! – И протянул костлявую, с узловатыми пальцами и зеленоватую от наколок, руку.

Пожимая её, Француз не сдержался:

– А почему – Рифлёный-то? Если не секрет, конечно.

Калека, не выпуская его ладони, сунул её себе под кепку, и Француз с удивлением нащупал на голове бандюка несколько грубых костяных складок:

– На Большухе срок тянул. Зона взбунтовалась наша, ну и вертухаи дубинками и прикладами поправили мне черепушку. Думал, сдохну тогда, в лазарете…

Собрав всё ценное у погибших и предав их обезглавленные тела земле, против чего долго артачился калека, напарники молча перекусили и двинулись по намеченному Французом маршруту…

***

КПК, еле видимый пунктирной линией, обещал через пяток болотных километров мост, а за ним – остров с хутором из нескольких построек… Шли с остановками. Рифлёный хрипел сзади надсадно и, ругаясь, чавкал в болотине фрицевскими костылями…

Про эти глухие места сталкеру раньше слышать не приходилось. Но, может, оно и к лучшему? Бандитам и военным эта глухомань точно не интересна, а, стало быть, интересна им. С напарником мало-мало отсидеться. Тот всё-таки схватил от своих пулю. Когда они вдвоём на месте его скоротечного боя копали могилы, Француз обнаружил, что бандит, рефлекторно дёргает рукой к правому боку, отливающему маслянистым пятном, бледнеет и морщится. Тогда он рявкнул ему:

– А ну, скидывай клифт! Чего там ныкаешь?

– Да Фриц, падла, – невольно засуетился бандит, – зацепил бочину! Навылет… Не дрейфь, братан, как на собаке всё заживёт.

– Давай-давай, показывай!

Сквозное пулевое отверстие вспухло фиолетовым и обильно кровоточило, но, похоже, в самом деле, ничего серьёзного. Пришлось распотрошить единственную аптечку…

***

Мост только в КПК выглядел красиво: двумя аккуратными скобочками, примыкающими к хутору… А на самом деле еле живая тропка из высоченных камышей вывела ходоков ко вбитым в озёрное дно бревенчатым сваям, по которым петлял в непроглядное туманное молоко всего лишь убогий, в две доски, мосток с намёком кое-где на перила. Попробовав попрыгать по нему, Француз убедился, что доски ещё держат и, выставив вперёд взятый у напарника ПКМБ, направился вперёд.

– А ну-ка, постой, кореш! – окликнул его радостный возглас бандита.

– Чего там у тебя?

– Золоти-и-ишко, однако.

Француз вернулся и увидел, как у мостка, в метре от тропинки в притоптанных камышах, Рифлёный толкёт костылём мутантовское дерьмо рядом с побелевшим от солнца и дождей женским черепом. В подсохших экскрементах клубком торчали непереварившиеся чёрные девичьи косы и две огромные цыганские золотые серьги с узорами…

– И не противно тебе? – воскликнул Француз. – Человек погиб ведь, а ты дерьмо это, вот, ковыряешь!

– Золото не пахнет! Тут грамм двадцать будет точно! Щас, во, в пруду помою, и – мазя!

– Да оно ещё и цыганское, по всему?! Хреновая примета. Не связывайся ты с ним!

Бандит упрямо наклонился и, громко сопя, сгрёб серёжки в пригоршню… После чего, с трудом встав на единственное колено у воды, пополоскал заученными движениями опытного старателя свою ценную находку и, довольный собой, бережно завернул её в мятый носовой платок, а затем спрятал во внутренний карман…

– Молодой ты ещё, Француз! Ничо в жизни не понимаешь. Ишь, брезгливый какой, – начал было нудную нотацию он, ковыляя по мостку, но соскользнул с мостка своими деревяшками и заматерился… А чуть успокоившись, продолжил: – Золотишко есть, и уже радостно на душе. С почином. Чую, фарт грядёт…