Бережок ручья оказался каменистым и достаточно высоким. Чтобы умыться и ополоснуть руки, мне пришлось вставать на камень на колени. Балахон, в котором я очнулась на алтаре, уже был далеко не белым и медленно, но уверенно превращался в грязную тряпку. Завершив все гигиенические процедуры и сокрушенно отряхивая серый от грязи подол, я с грустью вспомнила спортивный костюм и футболку, в которых находилась у Доминики в палате. Чем он богиням помешал? Оскорбил бы торжественность момента? Зато мне бы сейчас было удобно и тепло. А то в тонком мешочке и без белья бегать по лесу как-то не уютненько. Тем более, что вокруг меня уже действительно был лес. От алтаря к карете меня вели скорее по какому-то рукотворному насаждению: деревья стройненькими рядами, полное отсутствие сушняка и бурелома, ровненькая, как будто триммером подстриженная травка и цветы. А тут…

Я еще раз нервно огляделась вокруг. Сумрачно, жутко и нужно смотреть под ноги, чтобы не перецепиться через не вовремя подвернувшийся под ноги дрючок. Густые кроны деревьев над головой переплелись так, что, наверное, даже в полдень не пропускают солнечный свет.  А еще на земле валялись палые листья, сухие сучки и какой-то непонятный мусор. Но травы и цветов не было. Я поежилась. Как-то тут мрачновато. Лучше возвращаться назад.

Как это было ни удивительно, но за время моего недолгого отсутствия на поляне развернулся целый походный городок с главным зданием в виде палатки в центре. Ездовые животные и карета стояли в одной стороне поляны. Напротив палатки, которую я сочла своей, горел большой костер. Несколько костров поменьше горели по периметру, словно обозначая границы лагеря. И от них дразняще пахло едой.

Пробираясь по лагерю, я обратила внимание на одну странность: у каждого народа или расы был свой костер. Но, насколько я видела, предводители делегаций сидели у большого костра. Все. Эльф, орк, гном и оборотень. А человека не было.

Человек обнаружился, когда я подошла к большому костру и села на свободное место. Не успела я устроиться поудобнее, как мне протянули миску с одуряюще ароматной кашей. Рядом, на какую-то дощечку, была поставлена кружка с горячим, пахнущим медом и лесом, питьем. А человек с поклоном развернулся и удалился к своему костру.

В полном онемении я смотрела в след уходящей фигуре, позабыв даже про то, что кашу за те несколько минут, что я отсутствовала, сварить попросту невозможно.

Поели мы в полном и абсолютном молчании. Были слышны приглушенные разговоры от других костров, треск дров в огне и стук ложек о посуду, но никто не проронил и слова. До тех пор, пока я не поймала переглядывания гнома и орка. Настроение опять провалилось куда-то ниже местной канализации. И моя душа не выдержала:

 — Ну что, господа? Так и будем молчать? Или вы прикидываете, как бы половчее обвести меня вокруг пальца?

Я смотрела на гнома и орка. Но ответил мне Хорас:

 — Вовсе нет. Мы не можем решить, как правильнее поступить: дать шанс эльфам? Или самим все рассказать?

Я невольно покосилась на остроухого. Эльф сидел прямо, словно линейку проглотил. По лицу бродили тени от горящего костра, окрашивая его волосы в какой-то грязно-ржавый оттенок. Глаза сверкали от сдерживаемой ярости. И смотрел он на меня таким убийственный взглядом, что я отказалась от мысли попить чайку. А то ведь под таким взглядом носом пойдет, ей-богу!

Не нужно было быть пророком или оракулом, чтобы понять: правды от остроухого ждать не приходится. Я вздохнула и посмотрела на остальных:

 — Наверное, рассказывайте вы.

На поляне, кажется, даже ветерок притих. Орк и гном еще раз быстро взглянули друг на друга, и заговорил Баргрун: