– Решил отдохнуть. Там сейчас Хуанита зажигает со своим парнем.

Марина удивленно приподняла бровь.

– Со своим парнем? Я думала это ты – ее парень.

– Я ее старший брат. – Мигель отпил «мохито» и снова посмотрел на собеседницу. – Беда с этой девчонкой. Глаз да глаз нужен. Слышали, как часто ей кричат из толпы зрителей «чикита!»

– Я не понимаю по-испански. Что означает «чикита?»

– Красотка! Хуанита любит кокетничать и кружить головы парням. Она ж не понимает, глупышка, что можно нарваться на какого-нибудь придурка. Вот мать и отпускает ее только со мной.

– А тот, что сейчас танцует с ней, не придурок?

– Нет, Хорхе хороший парень, но я все равно не позволяю им долго танцевать друг с другом.

– Почему? Ты сам сказал, что он хороший парень. – Разговор забавлял Марину, добавлял приятную терпкость к «мохито».

– Бачата слишком чувственный танец. Может так разгорячить кровь влюбленных, что и не остановишь! Сбежит еще проказница со своим Хорхе. Мне мать точно тогда голову оторвет.

– Ну, тогда пошли танцевать, чтобы не упускать из вида твою шаловливую сестричку, – предложила Марина, отставляя в сторону стакан с не успевшими растаять кубиками льда на дне.

Она ни на секунду не поверила в сказку про младшую сестру. Но какое ей дело до их отношений? Ей безумно хотелось как можно скорей с головой нырнуть в томные волны музыки, почувствовать прикосновение его теплой ладони к своей спине, вдохнуть терпкий запах его кожи, утонуть в бездонном черном омуте его глаз. Мигель неспеша допил свой коктейль и поднялся из-за стола, протягивая руку Марине.

– Пошли. Продолжим наш урок?

Толпа расступилась, пропуская их в центр круга на импровизированный танцпол, где уже извивались, почти соприкасаясь телами несколько юных парочек. Хуанита действительно танцевала с каким-то высоким крепким парнем с явной примесью черной крови. Девушка так маняще улыбалась, так грациозно изгибалась в руках партнера, так светилась искренним счастьем, что в душу закралось невольное сомнение: а, может, она и впрямь приходится Мигелю сестрой?

Встали напротив друг друга и начали танцевать. Сначала Мигель исправно твердил себе под нос: «Раз, два, три, четыре. Бедро. И… раз, два, три, четыре». Но вскоре забыл о счете. Его черные глаза все чаще ловили взгляд голубых, как море, глаз партнерши. С каждым тактом, с каждой секундой бачата все дальше уносила их на своих волнах, заставляя забыть обо всем на свете. Сначала сдержанные, почти невинные движения бедер стали свободнее, раскрепощеннее. Узкая ладонь Мигеля спокойно, даже немного по-хозяйски все чаще ложилась на талию Марины и все крепче прижимала к телу партнера, заставляя спину выгибаться томно и плавно. Его щека все чаще оказывалась совсем близко от ее лица. И Марина чувствовала на своей шее его теплое дыхание.

Когда Мигель подчеркнуто медленным движением провел ладонью по ее бедру и, согнув ее ногу в колене, наклонил так, что она всем телом прижалась к нему, жаркое южное солнце вспыхнуло в ее животе, распространяя жгучие волны зноя по всему телу. Она бросила на него испуганный, беспомощный взгляд, и он смилостивился, осторожно поставил свою партнершу на ноги и отодвинулся на полшага. И опять в глубине его черных глаз горел неведомый огонь, одновременно пугая и притягивая, маня.

– Eres divina, – шептал Мигель горячими губами у самого уха, – estoy fascinado por ti.1

Она не понимала, что он говорит, но слова в его устах звучали, как лучшая в мире музыка.

Хотелось, чтобы время остановилось, чтобы музыка звучала бесконечно. Марина почти растворилась в плавной тягучей мелодии. Нежные ладони партнера деликатно подталкивали ее то изгибать спину, то вращать бедрами. Они постепенно, но настойчиво вели ее в мир, где костром полыхают чувства, а эмоции плещут через край. На последних тактах мелодии, послушная воле его рук, она изогнулась всем телом, качнувшись ему навстречу, словно пропустив сквозь себя волну. Мигель, как в зеркале, повторил ее движение. И на мгновение они соприкоснулись животами. Этого мгновения было достаточно, чтобы скулы Марины вспыхнули мучительным румянцем, а сердце глухо застучало у самого горла, такое гибельное притяжение почувствовала она от юного танцора. И отпрянула, внутренне благодаря бога, что песня смолкла.