Уже предчувствуя, что эта прогулка не окончится по-детски невинным держанием за ручки, Марина внутренне посмеивалась и гадала: что же и как он сделает? Она легко призналась себе, что хочет, безумно хочет почувствовать вкус его губ. Веселое азартное любопытство приятно щекотало внутри, и лукавая улыбка не сходила с лица. Она чувствовала себя юной студенткой, очарованной, предвкушающей…

Они уже далеко отошли вдоль берега от окраины городка. Песчаная полоса значительно сузилась, а слева тонули в густой тени темные громады деревьев. Шелест волн перекликался с шуршанием ветра в кронах. Вдруг очередная волна со странной яростью бросилась на берег, обдав фонтаном холодных брызг гуляющую парочку. Марина вскрикнула от неожиданности и отшатнулась от воды, тут же попав в объятия Мигеля…

Руки его оказались неожиданно сильными, а губы настойчивыми, жадными. Он слишком долго сдерживал себя, и робкая нежность первого свидания оказалась скомкана и отброшена, сразу уступив место жаркой страсти. Он подхватил ее обеими руками и, сделав пару шагов, прижал к стволу дерева. Босоножки выскользнули из руки и упали в песок.

Он целовал и целовал, не давая передохнуть, опаляя изнывающим от внутреннего жара телом. Уже задыхаясь, Марина уперлась ладонями в его грудь и слегка отодвинулась.

– Постой, – почти простонала она, – сбавь обороты, Мигель! Ты сумасшедший.

– Да, ты сводишь меня с ума, – и снова попытался поцеловать, но она прижала палец к его губам.

– Не так быстро, мой мальчик, а то я задохнусь.

Тогда он стал покрывать мелкими, но жгучими, как огонь, поцелуями ее шею, от чего волны сладкой истомы потекли по всему телу, и Марина чуть не застонала.

– Оказывается у тебя многогранный талант, Мигель, – усмехнулась она, чувствуя, как пылают от поцелуев губы, – ты умеешь не только виртуозно танцевать, но и не менее виртуозно целоваться.

Уголки рта его дрогнули в усмешке. Не рот, а погибель!

– Я много чего умею, керида, – прошептал он доверительно и легонько куснул мочку ушка. – Хочешь, покажу?

Дерзкая рука скользнула по ее бедру вверх, задирая подол платья, и, нащупав резинку трусиков, замерла.

– Хочешь? – повторил, испытующе глядя прямо в глаза. И в глубине его глаз полыхал, все более разгораясь, странный темный огонь.

Надо было оттолкнуть наглеца, рассмеяться ему в лицо и послать куда подальше. Но кожа его была такой теплой и гладкой, так пахла солнцем, нагретым песком и морской солью, что Марина прошептала, пугаясь собственной смелости: «хочу». Рука тут же скользнула вниз, увлекая за собой тонкую полоску кружевных трусиков.

Он опустился на колени, согнул ее ногу и поставил себе на плечо. Она прижалась спиной к шершавому стволу дерева, вцепившись одной рукой в густые шелковистые кудри, а другой прижимая к себе скомканный, смятый подол. И откинула назад голову, блаженно закрыв глаза.

В шелесте листвы угадывались шепотки досужих сплетниц: «Бесстыжие!». Луна любопытным круглым глазом подглядывала сквозь кружевную вязь крон и ухмылялась. Море, волна за волной, пыталось подобраться поближе к любовникам, но сил не хватало, и волны откатывались назад, разочарованно шипя и оставляя на мокром песке ошметки пены, словно обрывки нижних юбок.

Наслаждение было таким острым и таким запретным, что в глазах темнело, а голова шла кругом. Вздохи и тихие стоны растворялись в шуме прибоя, не оставляя следа. Забыв про подол, Марина вцепилась сведенными судорогой пальцами в складчатую кору дерева. И когда сдавленный вскрик выпущенной на волю птицей улетел в бескрайнее море, силы оставили ее, и она медленно опустилась на колени рядом с Мигелем.