– Ну да, мундштука, она с ним никогда не расставалась. – И Алёнка во всех подробностях описала мундштук.

– Понятно, – протянул Спиркин таким тоном, что сразу стало, что ему очень мало что понятно в этой жизни. – А вы сами-то где были в момент убийства? – неожиданно сменил тему Спиркин.

– Я?! – опешила Алёнка. – А во сколько было убийство?

– Приблизительное время смерти от семи до восьми утра, – с важностью произнес опер.

– Дома была, потом в сад Сашку отводила, я же вам всё рассказала.

– Ну мало ли…

– Что – мало ли? Вы что думаете, я в перерыве между сборами детей в школу забежала, кокнула старушку и как ни в чём не бывало повела ребенка в сад?! – начала закипать Алёнка.

– В нашем деле всякое бывает, – надменно процедил Спиркин, – значит так, вы пока никуда не уезжайте, мы вас вызовем еще, сначала как свидетеля, а там как пойдет… а я пока напишу убийство с целью ограбления.

– Да какое тут ограбление? – не выдержала Алёнка. – Ты посмотри, вся аппаратура на месте, а она, между прочим, недешевая, в спальне в вазочке лежит дорогущий браслет и кольцо с изумрудом, да и сережки у нее в ушах были. А там, между прочим, тоже изумруды с брильянтами. Тут что-то другое. Кому могли понадобиться шкатулка с письмами, статуэтка и мундштук? И что значит «как пойдет»?!

– Вы, женщина, что это меня вздумали учить, как мне работать? Я вас не учу детей воспитывать, так почему вы в мои дела лезете? – выпалил Спиркин, но увидев Алёнкино лицо, тут же пожалел о сказанном.

– Как же ты меня достал, хорёк ты белобрысый! Какая я тебе женщина?! – не на шутку взбеленилась Алёнка, сжимая от злости кулачки и надвигаясь на растерянного Спиркина. – И вообще, не зря ты мне сразу не понравился, с такими работничками, как ты… – договорить она не успела, из лифта выбежал ее Васенька.

Решительной походкой подойдя к Алёнке и уже издалека оценив степень ее бешенства, он сгреб ее в охапку и затащил домой.

– Извини, задержался, пробки. Значит так, сиди тут, дальше я сам, – сказал он таким тоном, что Алёнке и в голову бы не пришло ослушаться.

Дожидаясь возвращения мужа, она разъяренной тигрицей наматывала круги по квартире. Погруженная в свои мысли, она на автомате разобрала валявшиеся в коридоре пакеты с продуктами, загрузила после завтрака посудомойку и замесила тесто на пироги. Почему-то в моменты тоски или сильных переживаний Алёнке хотелось печь, и чем сильнее она переживала или хандрила, тем больше пекла. Вот и сейчас она поняла, что пирогов в этот раз будет ну очень много. «Как же Вера Георгиевна любила ее пироги», – с тоской подумала Алёнка и опять начала реветь.

Вернувшийся вскоре муж застал ее ревущую на кухне, всю перепачканную мукой.

– Значит так, с мамой я договорился, она детей заберет после школы и отвезет к себе, на работу твою позвонил, тебя отпустили до понедельника. А теперь сядь и на вот… выпей! – говоря всё это, он достал с полки бутылку коньяка и налил ей приличную дозу в пузатый бокал.

– Я не хочу, – хныкала Алёнка.

– Я сказал, пей, как лекарство, – безапелляционно приказал Василий.

Алёнка зажмурилась и выпила одним махом янтарную жидкость. По телу сразу разлилось тепло, а зубы перестали выбивать дробь.

– Ну что, полегчало?

– Угу, – простонала она, – Васенька, а что мы с Тимохой будем делать?

– Что-что, оставим, куда же его девать, с хозяином договорюсь, не переживай.

– Ой, а детям? Как детям-то всё расскажем?

– Детям? – приуныл Василий. – Придется сказать, как есть, что умерла, только без подробностей.

– А похороны? У нее же никого нет, кто ее хоронить-то будет? – снова завыла Алёнка. – Я лишь одного ее знакомого знаю, Семёна. Помнишь, мы его встречали время от времени? Но ни его телефона, ни даже фамилии я не знаю.