Нужно было как-то её утешать. Но я не знал как. И просто продолжал спрашивать.

– Как это не знаете?

– Ну мы пошли с Катей в больницу, я везла её в коляске. А когда выходила из больницы, мне позвонили на сотовый, я отвлеклась и не проверила, в коляске она или нет. Коляска, видите, какая большая, и ещё этот козырек, а она у меня такая маленькая ещё…

– Сколько ей лет?

– Пять, – Светлана постоянно всхлипывала.

– То есть вы не знаете, была ли она в коляске, когда вы выходили из больницы?

– Не знаю, – она опять разрыдалась.

– А больница далеко отсюда?

– Нет, недалеко.

– А куда вы пошли после больницы?

– На детскую площадку – вон ту, – она показала пальцем на располагающуюся примерно в ста метрах детскую площадку. – Пришла, хотела её вытащить из коляски, а там… а там… кукла только… Это её любимая игрушка, она никогда с ней не расстаётся. Если бы она куда-то убежала сама, то обязательно взяла бы её с собой. А она её оставила. Я чувствую, что с ней что-то случилось, – она рыдала и рыдала, и я понятия не имел, как её успокоить.

– А зачем вы в больницу ходили? Катя чем-то болеет?

– Катя? – она посмотрела на меня недоумённо. – Болеет? Нет, она не болеет. Это у меня хроническое заболевание, я три раз в неделю на лечение хожу. А теперь она пропала…

– Так, всё понятно, – постарался я сказать как можно бодрее, хотя, конечно, ничего понятно мне не было. – Предлагаю организовать коллективную спасательную операцию. Я вам помогу. Пойдёмте, сначала обследуем детскую площадку.

– Хорошо, – Светлана немного успокоилась. Видимо, мой бодрый деловой тон положительно влиял на её состояние. – Пойдёмте.

Мы поднялись со скамейки и быстро подошли к детской площадке. Уже начал накрапывать дождик, и с площадки, на которой ещё десять минут назад резвились дети разных возрастов, всех как бурей смело. Не было никого.

Честно говоря, у меня была слабая надежда, что, возможно, остались какие-то следы, но, конечно, это была полная ерунда. Какие следы на пыли и песке? Притом что всё там было топтано-перетоптано. «Тоже мне следопыт выискался, – подумал я. – Бредовее ничего придумать не мог?»

– Зачем мы сюда пришли? – вопросительно посмотрела на меня Светлана. – Здесь же никого нет.

Да, сыщик из меня тот ещё. Нужно было что-то отвечать. Иначе тонкая ниточка доверия, протянувшаяся между нами, могла порваться в любой момент. Но что ей сказать?

– Светлана, посмотрите внимательно, нет ли здесь каких-то вещей вашей дочери?

Она внимательно осмотрелась вокруг, подошла к железной горке, посмотрела под ней, заглянула в песочницу и отрицательно покачала головой.

– Так. Хорошо. Тогда нам необходимо проследовать вашим маршрутом от детской площадки до больницы и посмотреть, возможно, мы что-то сможем найти на этом пути, – фразы строились самым дурацким образом, но я специально избрал это деловой, можно даже сказать, официальный тон. Эти интонации явно действовали на неё успокаивающим образом. Она уже совсем не рыдала, и в глазах почти не было слёз. Я понимал, что если не хочу новой истерики, необходимо действовать, действовать и действовать и не давать ей задумываться о чём бы то ни было.

– Хорошо, пойдёмте, – мне показалось – или в её голосе действительно мелькнул луч надежды?

– Вы хорошо помните, как вы шли сюда? – уточнил я у неё.

– Да, конечно.

– Тогда идите вперёд, я пойду за вами. Постарайтесь пройти точь-в-точь тем маршрутом, которым пришли сюда.

– Хорошо, я постараюсь.

И она пошла, толкая коляску с куклой перед собой, поминутно оборачиваясь то направо, то налево, стараясь найти хоть что-то, что поможет нам в наших поисках. Я шёл за ней и, честно говоря, толку от меня было мало. Я не знал, как выглядит её дочь, и в этом смысле помочь не мог. Я мог её только успокаивать.