Когда наступила тишина, прерываемая редкими мужскими командами и тихими всхлипами, очередь дошла до нашей двери. Я готова была увидеть кого угодно, но только не компанейского, улыбчивого Озайя. На его лице кривился уродливый оскал, а в глазах полыхала ненависть и похоть.

– Этих не трогать. Не порть товар Эд, – обвёл подбородком по дуге, указывая на нас стоящему рядом мужику славянской внешности. – Пусть подготовят их к вечернему аукциону. Пойдут для разогрева публики.

– Ты же говорил, что на них уже есть покупатели? – с сомнением поинтересовался Эд.

– Есть, но это не мешает задрать нам цену, – окатил меня брезгливым взглядом гид, а я вся сжалась, впечатываясь в стену. Захотелось стать невидимой, раствориться в воздухе, просочиться между швами в кирпичах, лишь бы не трогали. – И прекратите трахать товар, раз не умеете заниматься этим без последствий. Кому я сегодня впарю баб с разорванными жопами? Придётся их лечить, кормить и нести дополнительные расходы.

– Извини. Перестарались мы немного с парнями. Согласен лично смазывать задницы и запихивать туда свечи от трещин, – заржал Эд, хлопая себя по ляжкам. – Заодно растяну для профилактики. Вашему же брату нравится пялить баб между булками.

Они вышли, захлопнув дверь и заскрежетав засовом, а мы притихли, прислуживаясь к скрипу ступеней и смеху. Как бы не хотелось выть, рыдать и биться в истерике, все притихли, боясь издать звук. Из-за стены продолжался нестись слабый скулёж и стоны, видно пленницам досталось от всей широкой, мудацкой души, а мы втёрлись в матрасы и не шевелились.

Как так? Почему со мной всё это случилось? Куда делась Эля? Удалось ли ей уйти? На краю сознания теплилась надежда, что подруга не попала в лапы предприимчивого гида. Что она вернулась в гостиницу, а не застав меня, организовала поисковую операцию.

Дальше всё происходило в каком-то оцепенение. Мне вкололи что-то в руку, мозг окутал туман, и живая кукла послушно выполняла все команды, плавая в успокоительном трансе. Душ, отрешённая от мира девица, наносящая вульгарный макияж и делающая всем причёски, полупрозрачное платье с разрезами до бёдер и откровенным декольте, дорога в салоне микроавтобуса, разбитая вдребезги надежда, что Эля организовала спасительную операцию.

Подругу приволокли на тот же аукцион, что и меня, а по жирно замазанной скуле, по тусклому взгляду и по неуклюжей походке, я поняла, что за стенкой с другими девушками сидела Эля, и ей повезло меньше, чем нам.

Нас по очереди выводили на подобие сцены, перед которой сидели в креслах жаждущие купить рабынь для утех. Заставляли покрутиться, изобразить что-нибудь под восточную музыку, оголить грудь или задрать невесомую юбку. Со стороны кресел раздавались короткие приказы, которые дублировались для нас на русском языке. Под действием укола мы исполняли команды, как послушные зверушки, и по довольным взглядам восточных мужчин было видно, что им нравится наша покорность.

После показа меня привели в небольшую комнату без окон, опустошили очередной шприц, и свет померк. Проснулась в предрассветных отблесках утреннего солнца, отлипшего от земли и всползающего на небо. Полумрак медленно рассеивался от золотистых лучей, обстановка комнаты отчётливее выплывала из густой тени. Я находилась в спальне, в снятом Тимофеем доме, и этот кошмар был сном или видением из прошлого.

Теперь я поняла, как попала сюда, видела, как беспощадно меня продали за деньги, узнала, как зовут погибшую сестрёнку, но всё ещё не вспомнила себя. Ни имени, ни рода, ни прошлой жизни до рокового вечера, ни прошлого после него. И ещё у меня была подруга, которая тоже попала в беду, поддавшись флирту симпатичного гида.