Записка была скреплена с другим листом бумаги, заполненном сверху донизу корявыми строчками, так что разобрать Грине удалось лишь отдельные слова, набросанные явно впопыхах. Но даже по этим выборочным словам, а в особенности числам – о, как много могут сказать цифры! – Грине удалось понять смысл текста.

Прежде всего, он сопоставил даты вскрытий, а соответственно и снимков. Первое фото, чёрно-белое, отличного качества, было сделано в ноябре 1935 года. Второй снимок, цветной, но сильно полинявший, датировался тремя годами позднее, июлем 1938 года. Последний, самый большой и чёткий, с хорошим освещением, исключительный по цветопередаче и тем более тошнотворный, был сделан в Швейцарии в 1985 году.

Впрочем, даты снимков, приглядевшись, можно было разобрать и на фотографиях, главную ценность представляли переписанные Клодом протоколы вскрытий. Сопоставляя данные, он смог разобрать непонятные слова, и, в конце концов, картина нарисовалась следующая:

– всех трёх девушек звали Жанна Лилонга, при этом происхождение не прослеживалось, а места проживания не имели между собой никакой связи;

– все они погибли насильственной смертью: первая получила сильный удар в основание черепа, вторая была задушена, третья отравлена.

– у всех присутствовала одна и та же татуировка – морской конёк, только у первых двух за правым ухом, а у третьей девушки – за левым.

В папке был ещё один конверт с фотографиями, и Гриня пытался понять, какое они имеют отношение к предыдущим, страшным, пока не догадался посмотреть на обороты. И тут он понял, что они легко – по датам – раскладываются на три части. В первую он поместил снимки, сделанные до ноября 1935 года, во вторую те, что могут соответствовать Жанне Лилонга, погибшей в июле 1938 года, и в последней оказались самые поздние.

Первая Жанна, судя по благонравно сложенным рукам и нарочитому смирению, воспитывалась в монастыре и посылала свои фотографии друзьям. На обороте большинства снимков старательным почерком было выведено: «Chère Mathilde de son amie Jeanne20». Одна фотография была подписана наспех, с помарками, отправлялась без конверта, и странная фраза «Paul de Jeanne. Violette de gagner la mécanique21» была почти не читаема из-за почтовых штемпелей.

Вторая Жанна, та, что была впоследствии задушена, жила в пригороде Лиона, но любительский снимок запечатлел её в знаменитом Парижском кафе «La Coupole», одетой со столичным шиком, в обществе пожилой чопорной дамы и унылого толстяка. На обороте была загадочная надпись: «C’est mieux que rien22». На остальных фотографиях никаких надписей не было, зато присутствовали виньетки двух частных Лионских фотографов с годом съёмки – это был последний год её жизни.

У третьей девушки был кавалер с выправкой военного, с которым она снималась в фотоателье. Было, правда, ещё несколько любительских фото, мимолётных и случайных, как будто снимали на ходу. Похоже на тайную слежку, подумал Гриня, но дальше этого вывода не продвинулся.

Всю ночь он просидел, рассматривая снимки, заглядывая в детали протоколов вскрытий, но ситуация яснее не становилась. Под утро окончательно выдохся, голова налилась чугунной тяжестью, а от бесчисленных чашек кофе тряслось и западало сердце. С трудом он заставил себя оторваться от злополучной папки и лечь в постель, но заснуть не мог.

Стоило на секунду закрыть глаза, как до стереоскопичности ясно в дверях появлялась фигура, и хотя опущенная голова с надвинутыми на глаза полями чёрной шляпки могла принадлежать кому угодно, он ясно понимал, что наконец-то его Жанна нашлась, сама нашлась, без всяких там «китайских головоломок» доктора. Но радость от находки в ту же минуту сменялась ужасом: даже на расстоянии он узнавал этот омерзительный малиновый шов на шее.