Первое – и самое главное – Жанна ещё здесь. Это удалось узнать, заговорив о старухе, живущей напротив, «которой он с прошлого приезда задолжал полтаху». И старуха, и внучка её малахольная по-прежнему тут живут, только старуха совсем спилась, того гляди ласты откинет, хорошо хоть внук навещает, провизию приносит. Приходит каждый вечер, после шести, на полчаса, не больше. А сегодня приезжал в обед на велосипеде. Она как раз со столов убирала после «корпоратива», так видела, и как входил, и как отъезжал. Ещё удивилась, что рановато.

Вот и хорошо, раз уже был, – подумал Гриня, – значит, путь свободен и опасаться некого. Но и медлить ни к чему, новости из Питера могут в любой момент докатиться. Пока Люська вытирала соседний столик, он набрал номер таксиста, и тот пообещал через полчаса прибыть на место.

Гриня было уже собрался уйти «по-английски» через чёрный ход, но тут телефон в переднике Люськи заиграл арию тореадора, и она, согнувшись вбок под тяжестью подноса, приложила трубку к уху. А вскоре вместе с буфетчицей принялась вытирать и сдвигать столы, раскладывать закуски и заказывать из продмага водку – надвигался очередной корпоратив. Вот и отлично, в этой суматохе никто ничего не заметит, —облегчённо вздохнул Гриня и, чмокнув в щёку занятую Люську, позвонил водителю такси.

Он вышел из бара, неспешно прошёлся до угла и только потом перебрался на противоположную сторону. От выпитого пива у него слегка шумело в голове, зато мандража не было вовсе, он шёл уверенно, будто и мысли не имел нырнуть в калитку, так что если б за ним кто и наблюдал, просто потерял бы из виду. Нагибаясь под ветками цветущей яблони, Гриня проскочил полузаросшей дорожкой к крыльцу и чуть помедлил, прислушался, прежде чем войти. Из дома не раздавалось ни звука, Гриня потянул рассохшуюся дверь на себя, и она заскрипела. Скрип вскоре повторился, но уже в глубине дома, и пока он шёл на этот звук, понял, что это не скрип, а стон.

Прижимаясь к неосвещённой стене коридора, он шёл на звук и вскоре оказался возле низкой двери какой-то кладовки. Рывком открыл её – внутри было темно, лишь в глубине бумажной маской белело лицо. Гриня нащупал выключатель, и в тусклом свете потолочной лампочки проступили очертания металлической спинки кровати, грязной подушки, в которую под неестественным углом впечаталась голова старухи.

Стон раздался снова, он шёл откуда-то снизу. Гриня разглядел тощего серого кота, лежащего на старухиных ногах. Кот, издав тот же стонущий, утробный звук, сорвался и выскочил в дверь, а Гриня подошёл к старухе поближе и понял, откуда в её лице такая бумажная бледность.

Он отпрянул и, захлопнув дверь, кинулся искать Жанну, ориентируясь по виду из окна на том плохоньком видео. И тут же за филёнчатой дверкой обнаружил комнатку, освещённую розовым закатным светом. По стенам ходили тени от веток, а Жанна спала, приоткрыв обкусанные губы. Теперь, когда ему не грозил приход курьера, а старуха не могла помешать – всё же допилась, старая алкоголичка! – его задача упростилась. Он сразу узнал и кровать, и мутное окно, под которым спала Жанна. Накачали дурью, – подумал Гриня, вспомнив ранний визит «внука». И, прежде чем поцеловать родное и жалкое личико, мельком взглянул в окно и обнаружил уже подъехавший зелёный москвич. Вот и хорошо, сейчас завернёт её в одеяло, и сразу поедут.

Гриня наклонился к запёкшимся губам, но тут же отпрянул, будто дотронулся до застывших на морозе ягод калины. Прошлое яркое видение – в другом месте, при других обстоятельствах, но сходное в главном – встало перед ним. Однажды он уже видел это абсолютно мёртвое лицо, эти губы, приоткрывающие два передних, чуть «набекрень» зуба, брови, разделённые слабой морщинкой, остренький подбородок. Только в отличие от той, в золотом шёлковом платье невесты, нынешняя Жанна – измождённая и плоская под байковым одеялом, в рубашке с пятнами крови и рвоты, с синими от уколов руками – ничуть не напугала его. Даже не будучи медиком, он понимал, что Жанны больше нет.