Витторио Чери́зо смотрел на меня, слегка наклонив голову и улыбаясь своей обворожительной улыбкой. На его стройном красивом торсе искрились капли воды, а длинная чёлка, обычно аккуратно уложенная назад, мокрыми локонами падала на лицо. От этого он выглядел моложе и ещё привлекательнее.

– Доброе утро, синьор, – ответила я, поправив солнечные очки.

– Можно присесть? – он кивнул на камень и рукой зачесал назад, упавшие на лоб, мокрые волосы.

Не дождавшись моего ответа, мужчина присел рядом со мной, вытянув стройные ноги и упёршись руками о камень. Его полуобнажённый вид меня смущал. Это так непривычно – видеть своего босса, расхаживающего обычно в деловых костюмах, вот так в мокрых плавках. Да и я, почти нагишом, не считая высоких плавок и лифа купальника. «Дева Мария! Как я на работе теперь в глаза ему буду смотреть?» – почему-то пронеслось у меня в голове. Я смущалась посмотреть на него, но и первого взгляда было достаточно, чтобы понять, что ловкий спортсмен, прыгающий со скалы, и был синьор Чери́зо.

– Вы тоже любите рано утром купаться? – спросил он.

– Да, с детства, – ответила я, обратив взгляд на горизонт.

– Странно, что мы раньше здесь не встречались. Я ведь часто сюда прихожу.

Я мельком посмотрела на мужчину: его глаза искрились озорством, улыбка сияла на лице, а поза была расслабленной. Несколько непослушных мокрых прядей чёлки снова упали ему на лоб. Чери́зо, действительно, был чертовски красив и строен. Его тело было идеальным, мышцы на мускулистых руках перекатывались под загорелой кожей, покрытой тёмными волосками. Мои глаза, скользнув по широким, сильным плечам, невольно опустились на его рельефную грудь, и я нервно сглотнула от смущения. Хорошо, что на мне были тёмные очки, и он не увидел моего взгляда.

– Может, мы в разное время приходили. А я ведь практически выросла на этом пляже.

– Да? Я тоже. Мы весёлой компанией ребят, каждый день после школы и уже постарше приходили сюда и прыгали, ныряли. Красовались друг перед другом, кто лучше и смелее, – рассмеялся он.

– А я в детстве собирала цветные камешки, ракушки и стёклышки, – улыбнулась я.

– Стойте, – Чери́зо почему-то замер, поднял руку, поднеся указательный палец к своим губам. – Так вы, та самая девчушка с красными бантиками и большими глазищами, у которой на ремне через плечо висела плетёная сумочка, которая всё время бродила по берегу вдоль линии прибоя и что-то выискивала.

– Вы меня помните? – удивилась я.

– Да. Я даже однажды подарил тебе красный окатыш стекла. Он был такой же красный, как твои бантики, – мужчина замер, глядя на меня.

Я помнила. Красные бантики любила моя мама, она всегда мне вплетала их в косички. Конечно, помнила. Этот красивый, молодой синьор всё время мне улыбался и однажды подарил мне стекляшку, которая была похожа на красный рубин. Она стала лучшим экземпляром в моей детской коллекции морских находок. А я восхищёнными детскими глазами смотрела, как он ловко и смело прыгал со скалы в море.

– Я достал его со дна, когда нырял у скалы. Для тебя. В тот день ты не улыбалась и не смеялась, как обычно, своим звонким, как колокольчик, смехом. Я захотел тебя порадовать.

Синьор Чери́зо протянул руку и снял мои очки, я не сопротивлялась, потому что это был какой-то волшебный момент, когда воспоминания сделали нас близкими и родными. Адвокат даже перешёл на «ты». Он немного склонился, приблизившись ко мне, и большим пальцем погладил мой подбородок. Я была уверена, что он хочет меня поцеловать, потому что, опустив взгляд, задержал его на моих губах. Спасаясь, я сказала:

– А потом была война… – увидела, как его взгляд изменился, стал жёстче.