Начало светать, вокруг проступили очертания крепостных стен, пылающий «Сатерленд» несколько поблек. Далеко в заливе, недосягаемые для городских пушек, стройной кильватерной колонной уходили в море пять британских линейных кораблей. Что-то было не так с «Плутоном» – только со второго взгляда Хорнблауэр понял, что флагман лишился грот-стеньги. По крайней мере, одно французское ядро в цель угодило. Другие британские корабли, видимо, не пострадали в этой операции – одной из самых блестящих в истории британского флота. Хорнблауэр оторвал взгляд от удаляющихся друзей и оглядел арену сражения. «Турень» и брандер сгинули, на месте «Сатерленда» догорали черные уголья, да вился над водою серый дымок. Два из трех линейных кораблей выбросило на камни к западу от крепости – французам их не починить. Уцелел только трехпалубник – побитый, без единой мачты, он качался на якоре у самой кромки прибоя. Первый же шторм выбросит на берег и его. Британскому Средиземноморскому флоту не придется больше следить за заливом Росас.

Появился генерал Видаль, комендант крепости – он вместе со штабными офицерами делал обход и спас Хорнблауэра от приступа отчаяния, в которое тот чуть было не впал, провожая глазами удаляющихся друзей.

При виде Хорнблауэра генерал остановился.

– Что вы здесь делаете? – спросил он, однако за внешней суровостью угадывалось жалостливое участие – его Хорнблауэр замечал с тех пор, как пошли разговоры о расстреле.

– Меня выпустил караульный офицер, – объяснил Хорнблауэр на ломаном французском. – Я дал ему слово чести, что не сделаю попытки бежать. Если хотите, я повторю это в вашем присутствии.

– Он не имел права вас отпускать, – буркнул комендант, однако в речи его сквозило все то же роковое участие. – Полагаю, вы хотели видеть сражение?

– Да, генерал.

– Ваши соотечественники провели блестящую операцию. – Генерал печально покачал головой. – Боюсь, капитан, после этих событий вы не выиграли в глазах парижского правительства.

Хорнблауэр пожал плечами – за несколько дней общения с французами он успел подцепить эту привычку. Дивясь своему равнодушию, он отметил, что комендант впервые открыто намекнул на исходящую из Парижа угрозу.

– Мне нечего страшиться за свои поступки.

– Да-да, конечно, – сказал комендант торопливо и несколько смущенно, будто убеждал ребенка, что лекарство негорькое.

Он огляделся, ища, на что бы перевести разговор – к счастью, повод отыскался сразу. Из недр крепости донеслись приглушенные крики «ура!» – английские, неитальянские.

– Должно быть, это ваши люди, капитан, – сказал генерал, снова улыбаясь. – Полагаю, новый пленный рассказывает им о сегодняшнем сражении.

– Новый пленный? – переспросил Хорнблауэр.

– Да-да. Человек, который упал за борт адмиральского корабля – «Плутон», кажется? – и выплыл на берег. Вам, наверное, интересно с ним поговорить, капитан? Так поговорите. Дюпон, проводи капитана в тюрьму.

Хорнблауэр так торопился выслушать новоприбывшего, что едва нашел время поблагодарить коменданта. За две недели в плену он приобрел неодолимую тягу к новостям. Он сбежал по пандусу впереди отдувающегося Дюпона, бегом пересек брусчатый дворик. Провожатый велел часовому открыть дверь, и по темной лестнице они спустились еще к одной двери, окованной железом. Здесь дежурили двое часовых. Они, гремя ключами, отворили дверь, и Хорнблауэр вошел в камеру.

Большое и низкое складское помещение освещалось и проветривалось двумя зарешеченными отверстиями, выходящими в крепостной ров. Оно пахло человеческим телом, а в данную минуту еще и гудело от голосов. Уцелевшие матросы с «Сатерленда» забрасывали вопросами человека, скрытого в середине толпы. При появлении Хорнблауэра толпа раздалась, и новый пленник вышел вперед – матрос в одних только холщовых штанах и с длинной косицей за спиной.