–– Пригласи его на ужин завтра, я буду рада.

В саду зажгли свечи, когда сумерки стали сгущаться. Уходящее солнце плескалось в бокалах с вином. Ивонн держала руку Криса под столом и чувствовала себя невероятно счастливой. Она, боясь быть застигнутой, украдкой разглядывала профиль Криса и гладила тыльную сторону его ладони большим пальцем. Это, конечно, ни от кого не укрылось. Во всяком случае, от матери и отца. Ивонн смотрела на своего друга с восторгом, с трепетной нежностью, ловила каждую его улыбку, и сама улыбалась в ответ. Крис вырос красивым парнем. Таким классическим киношным красавчиком. У него были едва заметные веснушки от солнца, светлые волосы, которые он зачесывал набок, и невероятные глаза. Ивонн держала бокал с рислингом и никак не могла понять, почему все восторгаются вкусом этого вина.

Становилось прохладно. Виола вынесла теплые пледы для тех, кто успел замерзнуть. Ивонн не было холодно. Ее кровь была горячей. Она чувствовала, как кровь кипит внутри нее, слышала, как сердце тяжело и глухо бьется в груди. Весь ее мир в тот вечер сосредоточился в теплой мозолистой ладони. Из проигрывателя звучала музыка, которая быстро стала их музыкой, гимном новой жизни.

В те дни Ивонн увлеклась фотографией. Фабьен говорил: «Живопись – это хорошо, но сколько ты знаешь художников, способных передать живой взгляд? С камерой проще». Ивонн знала не много таких художников, поэтому согласилась с Фабьеном и купила фотокамеру «Полароид». Она делала снимки, а потом они вместе наблюдали, как проявляется фотография. Ивонн всеми доступными ей способами пыталась запомнить. Она запоминала свою юность, с которой очень скоро придется расстаться, насколько скоро, она тогда не знала. Ивонн словно собирала доказательства, чтобы потом быть уверенной, что ничего из этого она не выдумала, доказательства того, что это было, и это было прекрасно.

–– Решил, чем будешь заниматься после школы, Крис? – спросил отец Ивонн.

–– Пап, – Ив выразительно посмотрела на отца и едва заметно покачала головой. Ей казалось, что если Крис порежется, то кровь пойдет у нее.

–– Да, сэр, – ответил парень.

–– Прошу тебя, просто Аарон, – поправил отец, сложил вилку и нож на пустую тарелку и сделал пару глотков вина.

–– Хорошо, Аарон, – улыбнулся Крис, и Ивонн почувствовала, как его сердце пропустило несколько ударов. – Я собираюсь завербоваться в армию. В «SEAL».

–– Это очень… патриотично, – наконец выдохнул Аарон, подобрав правильное слово.

И если бы они все замолчали, если бы перестали говорить. Если бы дед не потянулся через стол и не похлопал Криса по плечу, если бы мать не погладила Криса по щеке, если бы не сказала: «Молодец, мальчик мой, ты очень храбрый». Если бы Крис не говорил: «спасибо, мэм» или «спасибо, сэр» каждый раз, когда его хвалили. Если бы они хоть на одну секунду замолчали и прислушались, то наверняка услышали бы, как сердце их возлюбленной, дочери и внучки разбивается.

Но они продолжали что-то оживленно обсуждать, откупорили бутылку игристого вина, зажгли больше свечей.

Крадущаяся с востока ночь чувствовала себя полноправной хозяйкой в Виргинии. В чернильное небо летели голоса и искорки свечей, во рту миллионами ярких звезд взрывалось пузырьками шампанское. Ивонн еще сжимала руку Криса, когда мать достала из кармана вязаной накидки конверт и положила на стол перед ней.

–– Его доставили сегодня, – счастливо улыбаясь, произнесла Джен.

–– Что это? – спросила Ивонн, хотя видела на конверте эмблему Колумбийского университета.

Она предполагала, что это случится. Осень подкрадывалась незаметно. В саду поспела ежевика и виноград, из которого дед позднее сделает вино. Паутина в полях постарела и обвисла. Дожди шли все чаще, а дни становились холоднее и короче.