Кстати, выброшенный Петей CD-плеер помог открыть мне океан мировой музыки: «Пинк Флойд», «Куин», Мадонну, Стинга, Джорджа Майкла и многих других исполнителей! Музыка вдохновляла меня, наполняла энергией, которую я в дальнейшем использовал в работе! Засыпая, я мечтал поскорее проснуться, чтобы снова услышать любимые песни и написать новые картины. С той поры вся моя жизнь проходила под музыку с утра до вечера.

Кажется, через год Тамара и Петр официально расписались. Не могу сказать, что я был рад. Петя не торопился с переездом, я подрастал, творчеством заниматься было негде, а Маркиз постоянно прятался в шкафу, потому что места в доме становилось все меньше и меньше. Но Тамара мечтала об официальном браке, и этот момент в ее жизни все-таки произошел. Она стала невестой, а потом и законной супругой. Вероятно, кроме нее, это было совершенно никому не нужно.

Традиционной свадьбы не было, зато случилось венчание на дому. Петр купил в красный угол большую икону в золоченой оправе, она была столь громоздка, что на полочке пришлось делать глобальную перестановку. Когда он зажег новую лампаду, то Тамара захлопала в ладоши, словно первоклассница. Через полчаса в квартиру приехал знакомый батюшка и обвенчал их за сто условных единиц. Смотрелось все это экзотично и даже карикатурно. На свадьбу я подарил им дружеский шарж, на котором они были в образе Бонни и Клайда, но они не оценили, и рисунок лицом вниз отправился на крышу запыленного шкафа. В тот вечер они нажрались сильнее обыкновенного.

В церковь Тамара теперь отправляла меня одного, чтобы я ставил свечки и оставлял написанные ею записки за здравие и упокой. Возвращался я с просфорами и свечами. Иногда привозил ладан, масло и православные брошюрки. Тратить половину воскресенья на это занятие мне давно не хотелось, я чувствовал бессмыслицу обряда, и в какой-то момент песнопения меня так измучили, что я вставил в уши наушники и всю службу простоял, слушая радио «Максимум».

Обретая уверенность в собственных силах, я уже не уповал на небесную помощь. Я чувствовал, что в состоянии брать на себя ответственность за свое будущее. Я уже убедился в том, что взрослые никогда не говорят правды и манипулируют мною исключительно в собственных интересах. Ежедневно я наблюдал нестыковки между тем, что внушалось мне, и тем, что происходило вокруг. Меня воспитывали во лжи, и эта ложь порождала недоверие и вызывала протест. Я был заложником своего положения только в силу возраста, но я подрастал и понимал, что способен переломить ход своей жизни. Я усвоил, что ради достижения собственных целей имею право на обман и нарушение любых заповедей. Потому что видел, как взрослые делают это повсеместно.

Я начал с себя! Я принял себя и полюбил! Окончательно и бесповоротно! Я решил жить по закону совести. Своей совести. Пусть я не буду таким милым и угодливым, как раньше, но жить в постоянном угнетении я больше не собирался. Если я могу быть Богом мира на холсте, то почему я не в силах стать тем, кто способен изменить мир вокруг себя? Я верил в свои силы! Я хотел, я мог! И поклялся не сворачивать с этого пути. Ну а если поначалу что-то и не получится, то я приду в храм и покаюсь! Ведь притчу о блудном сыне никто не отменял! Верно?

– Мужик должен быть в доме главным! Он обязан содержать семью. Кухня, стирка и прочая возня – для баб! Хозяин в доме – мужчина, поэтому если я что-то говорю, то так тому и быть! И ты, пока сидишь на нашей шее, обязан подчиняться нам и слушаться. Особенно мне – хозяину!

Я выслушивал это ежедневно и в какой-то момент усвоил: настоящим мужиком мне не стать никогда. В глазах дяди Пети я не имел никакого потенциала. Ведь я мыл посуду, стирал, убирал за ними мусор и целыми днями проводил в изостудии. По его мнению, я должен был воровать сигареты, иметь приводы в милицию, пить пиво и постоянно драться. Я с ним не спорил, скорее всего, так оно и было. Я не хотел быть Шварценеггером, но я хотел быть Ван Гогом, и в голове Петра Николаевича это никак не укладывалось. Он не скрывал своего пренебрежения ко мне. По его словам, я был откровенным браком природы: «Тебе ни одна баба не даст!» Вероятно, Петр Николаевич тем самым посылал мне «отеческое» проклятие.