– Я хочу видеть здесь всех моих детей. Микаэла, Ганс и Адам, – провозгласил отец, и его голос, обычно строгий и сдержанный, сейчас звучал необычайно мягко и торжественно.

Я почувствовал, как мама берёт меня за руку и ведёт к столу, и сердце моё в тот момент разрывалось от предвкушения. Насколько же великолепной должна быть эта железная дорога, что все с таким интересом собрались на неё посмотреть? И я понял, насколько я счастливый ребёнок, что мне дарят такие игрушки, о которых другие дети могут только мечтать.

Отец разрезал ленту, и все встали ещё кучнее прежнего, желая поскорее прикоснуться к тайне, скрытой в коробке, и разделить радость момента со мной.

– Альберт, что ты из всего делаешь интригу и шоу? – вздохнула мама, закатывая глаза, и я мысленно поддержал её, потому что мне не терпелось поскорее заполучить свою железную дорогу и отправиться в увлекательное путешествие по миру игрушечных рельсов и станций.

Я оглядел толпу. Все стояли с исключительно благоприятными, слегка натянутыми улыбками, изображая заведомое удивление. Даже скрипачка в углу зала на мгновение прервала свою мелодию, боясь помешать торжественности момента.

Бросив на маму долгий, красноречивый взгляд, полный немого укора, отец с важным видом поднял крышку коробки, и я, не в силах сдержать волнение, зажмурился, ведь дедушка всегда говорил, что терпение вознаграждается.

– Адам, иди скорее, читай, – сказал отец, желая похвастаться перед гостями тем, что я в своём возрасте уже преуспел в чтении по слогам. Разве нужно читать железную дорогу? Или это настоящий договор с домом игрушек, который нужно подписать перед тем, как отправиться в путь?

Я открыл глаза, и тут же мой взор устремился к коробке. Вопреки ожиданиям, там лежали всего несколько предметов: шкатулка из тёмного дерева, украшенная резьбой, подзорная труба, блестящая медными деталями, и листок бумаги, исписанный незнакомыми буквами.

– Читай—читай, Адам, – улыбнулась мама так широко, что её глаз почти стало не видно, и я почувствовал, как её рука слегка подталкивает меня вперёд.

Ганс и Мичи смотрели на меня неотрывно, с какой—то насторожённостью, будто я представлял угрозу их маленькой семье, хотя был её частью, как и они.

Я подошёл к коробке, взял листок под умиляющиеся взгляды гостей, затаивших дыхание в ожидании моего выступления, и начал читать, с трудом складывая буквы в слова:

– До—го—вор ку—пли – про—да—жи. Дан—ный до—го—вор гла—сит, что, с э—то—го дня ос—тров Фра—нца… – я смочил рот, потому что читать было тяжело, и я ничего не понимал.

– Ост—ров Фра—нца—Ла—вре—нтия со всем со—дер—жи—мым, а им—ен—но с зам—ком Луи—Вер—саль при—над—леж—ит тро—им по—том—кам Кес—слер: Ми—ка—эле Кес—слер, Ган—су Кес—слер и Ада—му Кес—слер.

Я поднял глаза, чтобы посмотреть на членов своей семьи. Каждое лицо выражало радость, удивление, даже восторг. Вот уж потеха! В день рождения одного дарить подарки всем. Но я смолчал об этом, поскольку родители воспитали меня не капризным мальчиком, а дед и вовсе учил быть бойцом, умеющим принимать любые вызовы судьбы.

Почему я вспомнил именно этот день из детства? Потому что это воспоминание всегда чётко отображало мою роль в семействе Кесслер – роль статиста, наблюдателя, а не главного героя. Ты учил меня, дедушка, что терпение вознаграждается, только вот, ты упустил один важный момент. Вознаграждается только то терпение, когда к цели приложена собственная рука, воля, упорство. Но цель, созданная другими людьми, даже самыми близкими, пройдёт только мимо, неважно, сколько терпения к ней приложено.