– Фу, – выдохнула преподавательница, рассматривая рисунок Сережки Буренкова, – что за дрянь ты намалевал?

– Я старался, – возразил Буренков, краснея.

– Череп, между прочим, настоящий, не бутафорский, а ты его так изуродовал, ну-ка, дай! – потребовала она и отняв у Сережки кисть, азартно принялась рисовать.

Студенты сгрудились у нее за спиной, внимательно наблюдая за точными движениями мастерицы.

– Этого в натюрморте нет! – запротестовал Буренков, глядя, как на его большом эскизном листе, прикрепленном к мольберту, появляются кровавые сполохи, и череп с яблоком оказываются в тени корявых ветвей фантастически-кривого дерева.

– Ты художник, стало быть, творец, вот и твори! – заявила преподавательница, критически обозревая свою работу.

– Класс! – восторженно загалдели ученики, когда она отошла в сторону. – Вот это да!

– В рамочку и на стену! – предложила Ленка.

– Ты думаешь? – озаботилась преподавательница, преданно глядя на Кузнецову.

– Я пошутила, – пожала плечами Ленка.

– Это такая редкость, подобные люди на Земле! – с чувством произнесла она вслед Ленке.

– Подобные кому? – нахмурилась Кристина.

Вместо ответа, мастерица приложила руку к груди, напротив сердца и слегка поклонилась Кристине.

– Странная она какая-то! – девушки со смехом выбежали из училища.

Кристина вдохнула морозный воздух, с восхищением поглядела на заснеженные улицы:

– Как в иномирье!

– Ты про серебристый дворец? – небрежно бросила Ленка, поправляя белую вязаную шапочку на голове.

– Неужели, знаешь? – остановилась Кристина.

– Дом у нас с тобой будет один, подруга, – кивнула Ленка.

Вместо ответа Кристина взяла ее за руку. Она была благодарна этой дружбе, ведь она, как и Ленка страдала от одиночества. Но теперь, общая тайна объединила девушек, общее увлечение ангелами занимало, удивляло, как говорила Кристина, что, ни день, то новое открытие.

Впрочем, реальный мир наступал на пятки. Обе они понимали это и поэтому из училища, накупив по дороге фруктов, направлялись в больницу, к Надежде.

Изредка, беременная спускалась к ним. Садилась на диван для посетителей, дышала с одышкой, словно больная астмой.

Кристина жалела сестру, но что она могла поделать, как облегчить ее страдания? Выносить троих детей – не шутка, так говаривала бабушка!

– Может, попросить наших? – задумчиво проговорила Ленка.

– Не хочу быть потребителем, хочу сама помогать, когда надо!

– Здорово! – подхватила Ленка и, взглянув на психиатрическую лечебницу, находившуюся тут же, в больничном городке, сказала. – Несправедливо поступил мой Ас, Грошев, конечно, дурак и развратник, но лишать его разума за это?..

Она не договорила.

Через несколько дней Надежде сделалось лучше, а еще через неделю врачи выписали ее домой.

Накрывая на стол, Кристина, сама не своя от радости, напевала, когда за руку ее схватила бабушка:

– Погоди-ка, птичка божья, почему у тебя цвет глаз изменился?

– Цвет глаз? – хором воскликнули домашние: отец с матерью, сестра с мужем.

– Разве такое возможно? – растерялась Кристина и подошла к зеркалу.

Действительно, вместо привычного зеленого цвета она наблюдала теперь голубой, почти ультрамариновый.

– Как у моего ангела, – прошептала она, не зная, то ли радоваться, то ли печалиться.

Грошев стояла неподвижно, опустив голову и безвольно прислонившись к стене, когда его родной и единственный брат, оформлял документы.

Прошло три месяца и Грошева по закону едроссов выбросили из психушки на руки родственников, то бишь, брата.

Алексей Павлович Грошев, всего лишь двумя годами младше Егора, с опаской поглядывал на близкого родственника, пытался взять себя в руки, унять дрожь во всем теле.