Возникшую в памяти безрадостную картину унылой комнаты, полной стонущего, охающего и матерящегося на все лады народа, вдруг сменили огромные голубые глаза. Только море в них больше не волновалось, и солнечные лучи исчезли. Море потемнело, затихло и застыло в немом равнодушии и печали, выражая покорность судьбе.

Крис споткнулась.

– Ну! – Агнетта дернула ее за руку.

Крис по инерции сделала еще несколько шагов и остановилась.

– Ты чего?

– Агнетта, прости! Я не могу уйти. Мне нужно вернуться.

– Ты что? С дуба рухнул?

– Нет. Там есть один мальчишка… Мы должны вытащить и его.

– Что? – Глаза Агнетты округлились от недоумения.

– Понимаешь, его старший брат… Стэйн… Был моей единственной семьей… И он… Погиб. Погиб, думая, что Лейфа поглотило море. А это не так. Лейф жив, и он здесь. Я обязан его спасти… В память о Стэйне.

– Кого? Лейфа? Этого блондинчика с чудными глазами?

– Ну да! Ты его знаешь? Можешь его вывести так же, как и меня?

– Нет, ну ты точно с ума сошел! – Агнетта раздраженно всплеснула руками. – Это же Лейф! Его никто не может вывести.

– Это еще почему? Пусть и за ним так же якобы явится стража, как и за мной.

Агнетта громко цокнула языком:

– Ты меня и впрямь удивляешь. Ты что, не видела его волосы? А тут еще в придачу и глаза такие – необыкновенные. Очень редкий цвет.

– И что? Мало у нас голубоглазых блондинов, что ли? С чего он вдруг стал особенным.

– Да потому что из-за внешности он стал личной собственностью сначала Фриды, а потом и Сварта Тансона, ну Плешака, – эту фразу Агнетта сказала с таким многозначительным видом, словно та пояснила все на свете.

Но только не для Крис. Еще сильнее нахмурившись, она требовательно спросила:

– С какой стати?

Агнетта вновь раздраженно закатила глаза, уже всем видом показывая нетерпение:

– Да с такой. Любой мечтает выслужиться перед королем. Всем известно, что тот любит окружать себя мальчиками-пажами. И Фриде повезло, такой подарок припрятала. Правда, потом об этом узнал Плешак. Но он и не думал отправлять мальчишку в приют и разрешил оставаться тому и дальше в лазарете. Ведь король будет в полном восторге. Может, и наградит.

Потрясенная Крис не услышала последние слова:

– Что значит любит?

– Да кто ж его знает. – Агнетта скривилась.

Словно боясь, что их может кто‑то услышать, невольно понизила голос до шепота:

– Народ говорит всякое. Скорее всего, он любуется ими, потому что уродлив. Или ему не с кем говорить. Ведь умом‑то наш король, сама знаешь, – не блещет. Уже мужик давно, а разум как у ребенка.

«Ах вот почему Плешак так расстроился, увидев мой цвет волос», – промелькнуло в голове Крис, и она вздрогнула.

– Вот он и окружает себя странной компанией. Да и поступки его, мягко говоря, такие же, – между тем продолжала Агнетта. – Как только Лейфу исполнится двенадцать лет, он прямиком направится в личную свиту короля. И да поможет ему бог.

Крис будто очнулась и, услышав последние слова Агнетты, всплеснула руками:

– Да почему двенадцать‑то? Почему его раньше туда не отправили? Зачем держать здесь целых шесть лет?

– Ты и правда какой‑то дремучий… Все пажи должны быть вооружены. Они дополнительная охрана короля, а оружие у нас можно носить с двенадцати лет. Поэтому Фрида столько времени и прятала Лейфа в лазарете, как какую‑то редкую зверюшку, – голос Агнетты задрожал.

Вспомнив надменных прилизанных белокурых мальчишек с горящими от злобы и ненависти голубыми глазами, которых видела на площади, Крис кое‑как сглотнула. В пересохшем горле мешался комок, скрученный из тревоги и безумного страха. Представив среди пажей Лейфа, она все же разлепила пересохшие от отвращения губы: