Жители города пережили тяжёлую зиму в оккупации. Не хватало еды, топлива, даже питьевой воды. В городе не было электроэнергии. Одним из первых учреждений в городе стал работать горвоенкомат. Фронту, как гигантскому молоху, требовались всё новые и новые жизни.

Заканчивался второй год войны, но конца ей не было ещё видно. Но уже отгрохотал Сталинград, и тяжело раненная, но ещё опасная гитлеровская военная машина, изрыгая огонь и смерть, медленно отползала на запад. Похоронки «исправно» поступали в города и сёла по всей стране, возвращались домой покалеченные, коим уже не было хода на фронт после месяцев борьбы за жизнь в различных госпиталях.

Пришёл, на сей раз законный, черёд Ивана Линника быть мобилизованным. Призывался 1924 год рождения. Двадцать пятого февраля Иван получил повестку о прибытии в военкомат 1 марта. Но это ему уже было не в новинку. Сколько раз с начала войны он уходил из дома, хлебнул и пекло вражеского огня, и позора отступления, и плена.

Ивана зачислили курсантом в полковую школу, и водоворот фронта с каждым последующим днём всё сильнее втягивал его в эпицентр событий.

Город освободили, фронт откатил на запад, но недалеко. Немецкий укреплённый рубеж, знаменитый Миус-фронт нашим войскам с хода преодолеть не удалось. Фронт остановился на реке Миус, в какой-то сотне километров от Шахт.

С уходом в армию младшего сына Ивана Парфентий Захорович и Елизавета Семёновна опять остались одни. Шахта им. Артёма, где до войны трудился Парфентий Линник, не работала. Так повредили её в июне 1942 года, дабы враг не смог уголёк добывать, что восстановили с большим трудом только годы спустя после окончания войны. Поэтому Парфентий Захарович подрабатывал на плотницких работах. Мужских рук не хватало, а хорошие плотники тем более были нарасхват.

Пришли первые письма от Петра и Михаила. То-то радости было, особенно, когда пришёл долгожданный треугольник от старшего сына Михаила. Он воевал на Калининском фронте, командир взвода связистов 436 пехотного полка 155 дивизии. Пётр продолжал учиться в Академии химзащиты, в Москве. Родная Черниговка находилась ещё в зоне оккупации, поэтому ждать вестей оттуда не приходилось, но всё шло к тому, что вскоре восстановится связь и с близкими в Черниговке.

Заполыхало жаркое лето 1943 года, третье лето войны. В начале июня пришло письмо от Петра, в котором он сообщал о том, что 8 мая ему посчастливилось увидеться с братом Михаилом, полк которого передислоцировался на новое место проездом через Москву. Немного погодя, пришло письмо и от Михаила, в котором он намекал на то, что его часть готовится к проведению крупных боевых операций на фронте.

Тревогой защемило материнское сердце, когда Елизавета Семёновна слушала супруга, с расстановкой читавшего письмо Михаила. После каждого прочитанного предложения Парфентий Захарович отрывал глаза от изрезанного треугольными сгибами листка, поверх очков строго смотрел на жену и, как бы втолковывая ей, непонятливой, то о чём пишет сын, повторял конец предложения. Елизавета Семёновна присела на низкую скамейку и, сложив на колени натруженные руки, непроизвольно теребила заскорузлыми от постоянного копания в земле пальцами полинявший синий в белый горошек ситец юбки. Она всё понимала, понимала, что предстоит пройти Михаилу тяжёлые испытания, дай ему Господи удачи.

Парфентий Захарович заключил из письма, что Михаилу совсем скоро предстоит участие в наступательной операции, а по своему опыту знал, что после атак на поле боя, бывало, оставалось до половины атакующих. Редкие баловни судьбы переживали несколько наступательных операций. Поэтому, едва закончив читать письмо, не мешкая, достал из шкафчика тетрадку, химический карандаш и принялся за ответ. Только этим он мог хоть как-то поддержать сына. Знал не понаслышке ветеран германской, что для бойца на фронте нет больше радости, чем получить весточку от родных. Лишь бы вовремя письмо это нашло адресат, ибо знал также то, что письма порой не застают адресата в живых, потому и не тянул с ответом.