Соседский мальчишка лет десяти, прознав о сокровище, не устоял пред соблазном полакомиться за счёт вермахта. Выбрал момент, когда машина немцев выехала со двора и, посчитав, что хозяева бочки отсутствуют, пробрался во двор. Мёда в бочке было около половины. Юный антифашист перекинулся через край бочки и, окуная руку в мёд, самозабвенно слизывал его с пальцев.

На его беду, машина то уехала без интендантов. И надо же было такому случиться, что в этот наисладчайший момент на крыльце вырос немец в подштанниках, вышедший после сна потянуться на свежем воздухе. К своему неописуемому удивлению, увидел он худосочный зад, торчащий из его драгоценной бочки, и всё понял. Немец потихоньку кликнул своего напарника, а затем смачно, по футбольному, нанёс удар сами догадываетесь по чему.

Незадачливый горе-диверсант не удержался и рухнул в мёд с головой. Немцы гоготали так, что с заднего двора прибежал Парфентий Захарович, который и вытащил из бочки за ноги барахтающегося в меду соседского отпрыска.

Роскошный вид спасённого заставил немцев схватиться за животы. Так не потешались они с того дня, как перешли русскую границу, и в будущем возможность так повеселиться им навряд ли представится.

Возможно, появление Парфентия Захаровича спасло мальчугана от более серьёзных карательных санкций. Даже в пятидесятые годы историю эту смаковали со смехом до слёз при каждом застолье у моего деда Парфентия после второй обычно рюмки. А Ваш покорный слуга шести лет слушал и где-то даже завидовал (бочка мёда прельщала и меня) дяде Вите, ибо мальчишка тот остался целым и невредимым, а, со временем, вышел в дяди.

С оккупацией связь с сыновьями, находящимися кто где, прервалась. За Петра супруги не переживали. Пожалуй, он находился в самом безопасном месте на тот день – в столице, от которой немца отогнали на двести километров.

Месяц назад получили письмо от Михаила из Орджоникидзе, в котором он извещал, что окончил училище, ему присвоили звание лейтенанта и направляют куда – то на север. Не в самое пекло, ведь, судя по официальным сводкам, активные боевые действия на севере тогда не велись. (На самом деле происходило не совсем так. См. «Семейные хроники. Михаил. Новочеркасск – Ржев 1942 г.»).

Главная заваруха начиналась здесь на юге. Впрочем, смерть на войне поджидает человека в любом месте и в любой момент.

Наиболее тревожная и неясная ситуация сложилась с младшим сыном Парфентия Захаровича, Иваном, который за пару дней до прихода немцев в составе истребительного батальона ушёл из Шахт вместе с отступающими частями в Ростов. С тех пор от него не поступало никаких вестей.

А новости, которые «передавало» «сарафанное радио», были неутешительные. Ростов пал буквально через неделю после оккупации Шахт. Немецкая авиация нещадно утюжила наши в панике отступающие части. Ещё через месяц неприятель уже практически овладел северным Кавказом. Краснодар, Ставрополь были оккупированы также быстро, как и Шахты.

Тревожные слухи, расползающиеся по городу, неумолимо вещали об окружении наших отступающих частей в Сальских степях. Люди говорили о большом количестве наших солдат, попавших в плен и содержащихся во множестве лагерей.

В последних числах ноября, спустя четыре месяца после поспешного ухода Ивана из дома, неожиданно пришло известие о его судьбе. Некая женщина, проживающая в пригородном совхозе «Комсомолец», каким-то чудом получив весточку от мужа, который попал в плен и находился в лагере для военнопленных в Ставрополе, нашла в себе мужество посетить его.

В этом лагере находились ещё несколько шахтинцев, в их числе Иван, которого пленили возле Маныча под Сальском. Совхоз «Комсомолец» находится километрах в пяти от посёлка Первомайского, поэтому она, благополучно возвратившись, сразу передала записку Ивана родителям. Парфентий Захарович, получив записку от сына, поначалу обрадовался, что Иван жив, ведь три месяца прошло с тех пор, как он ушёл и никаких вестей. Ушёл туда, откуда ползли, нагромождаясь и перевираясь, зловещие слухи.