Несколько верхних пуговиц на бархатном камзоле оторваны, ткань кое- где протёрлась. Скоро придётся класть заплатки. Пока что сапоги не «просят каши», и штаны… Полгода ещё послужат. Отряхнув приставшую к одежде пыль вместе с сеном, я подошла к Жанне, ласково поглаживающей коня по холке, и обняла её.

– Мамочка, так ты проснулась? – девчушка прервала своё занятие, потрепав напоследок довольно заржавшего Марса. – Что ж ты молчала?

– Жанна, что там, на огне готовится? – полюбопытствовала я.

– Суп из курятины и овощей. Даже молоко раздобыла и посуду. – Карие глаза Жанны гордо блестели.

– Где ты всё только достала? – удивлялась я, обводя взглядом убогое убранство хижины.

Только сейчас заметила некое подобие стола, представляющего собой доску, держащуюся на кирпичах, расставленных квадратом. От двух чашек, стоящих на доске, исходил пар. Рядом – две глубокие тарелки и ложки, даже хлеб есть!

– В деревне, матушка. Сказала, что мой папа простудился в дороге и у нас провиант кончился. Люди тут не жадные, как видишь.

– Солнышко ты моё, – шептала я, обнимая Жанну и касаясь губами её головы с остриженными и покрашенными волосами, – ненаглядная… Почему меня не разбудила, одна всё взяла на себя?

– Я подумала, что тебе будет приятен сюрприз. – Жанна подвела меня к импровизированному столу и указала на один из брошенных около него мешков со своей одеждой. – Садись, мамочка, скоро суп готов будет.

Я присела на мешок, а Жанна тем временем отошла к очагу. К тому времени, когда я и Жанна, наконец-то, добрались до провинции Берри, от миледи Винтер – бывшей фаворитки покойного герцога Бэкингема и некогда лучшего агента Ришелье – осталось одно название. Став за полтора года собственной тенью, я докатилась до состояния своего призрака. Когда-то богатая, влиятельная, знатная дама, ныне преследуемая своим же бывшим покровителем, превратилась в обычную работницу, чья красота померкла от подённой работы и кочевой жизни.

Порой мне становилось даже интересно, какова была бы реакция четвёрки мушкетёров, моего «любимого» деверя и палача из Лилля (случись последнему воскреснуть из мёртвых), встреться им на улице нынешняя миледи Винтер. Палач, не умеющий управлять тем, что у него в штанах, и вымещающий зло от разочарования на девчонке четырнадцати лет, коверкая ей жизнь; чёртов гасконский юнец, пробирающийся обманом в чужие кровати – под чужой личиной; мой ненаглядный деверь (век бы на него не глядела), пытавшийся меня отравить пять лет назад, но Жанна выбила бокал с ядовитым вином из моих рук. Да, вот им повод для ликования выпал – «мерзкая тварь миледи Винтер получила по заслугам».

Арамис бы изрёк менторским тоном, свойственным ему, нечто подобное этому: «Вы всё ещё сомневаетесь, сударыня, что Господь наш одинаково справедлив к грешным и праведным, каждому воздавая по делам его?» Здоровяк Портос, скорее всего, покачает головой и беззлобно скажет, хохотнув и хлопнув себя по коленям: «Что, теперь верность в наши дни тоже наказывается, если брать во внимание Ваш пример?»

И Атос, он же граф де Ла Фер, воспоминания о котором до сих пор отзываются острой и ноющей болью в груди…

Как посмотрит он на женщину, когда-то любимую им: с ненавистью, презрением, тёмным торжеством или удостоит лишь жалости, увидев, какой я стала теперь? Уж лучше пусть он меня ненавидит, даже в своём нынешнем положении я бы охотно предпочла его ненависть брезгливой жалости.

Как поступил бы мой супруг, узнав, что я жива? Захотел бы он довершить начатое, и отправить меня на тот свет? Нет, в третий раз попытаться меня убить Атос не захочет – одним моим видом удовлетворится, посчитав, что жизнь и так со мной расквиталась.