Какую дочку? – крестясь, переспросила Фрося: у всех братьев Распутинских дочки есть.

Ты, старая, мне зубы не заговаривай. Мне нужна девка Андрея Распутина с Потылицынской заимки.

Фрося, обмирая от ужаса и за единственную корову, и за Лизу, да и за себя с сыном, всё же не сдавалась:

А я откуда знаю? Как я тебе её выдам, если я её с Пасхи не видела. Их же всех арестовали.

У тебя она, больше не у кого. Всю другую родню проверили.

Кого проверять-то, – скривилась Фрося: всех увезли и посадили.

А это не твоего ума, бабка.

Младший Лыхов, видя, что у брата ничего не выходит, тоже подал голос:

Тётка Фрося, мы ж не по своей воле ищем. Прислали нас, говорят, мать девочки очень просит её найти. Мать-то в больнице, присмерти, сказывают.

Фрося давно чувствовала, что за спиной у неё кто-то стоит, но сейчас разыграла натуральный испуг, схватилась за сердце, запричитала:

Что ж ты, ирод, пугаешь? Спереди подойти не можешь?

Ружья не боишься, а голосу испугалась?

Когда ружьё-то наставлено, любой голос страшен. Не знаю я, парни, ничего, хватит меня пугать, помру тут с вами, что с Иваном то моим будет.

Не такой уж и дурак, твой Иван. Может, его спросить? Не совсем же он глухой, – протянул младший Лыхов. Про то, что сын Фроси слух после первого, пять лет назад случившегося приступа эпилепсии, не потерял, почти никто не знал. Иван тогда откусил себе язык, еле откачали бедолагу. После того случая крепкий статный мужик замкнулся, отгородился от мира, никого не хотел знать кроме матери. По наставшим временам это было не самое плохое, что могло случиться.

А я и не говорю, что дурак, да припадки у него чуть ли на каждый день. Ты что ли будешь ему остатки языка вытаскивать. И как, прости господи, ты будешь его спрашивать? Орать в три глотки? Иди, пробуй, только не пугай сильно, Христа ради прошу.

Фрося была довольна собой. За долгим разговором все как-то позабыли про корову, так что та уже давно ушла в сарай и даже не мычала. И главное, для чего Фрося тянула время, Иван должен был смекнуть и хорошо прикрыть лаз в подполье дальнего сарая, где они уже несколько дней прятали девочку.

Обыск усадьбы и допрос Ивана вышли действительно такими, как предсказала Фрося. Братья не нашли никаких следов проживания девочки, об этом Фрося заботилась с первого дня. А, когда старший Лыхов гаркнул Ивану что-то в ухо, тот, медленно заваливаясь, сполз по стенке избы на пол  и забился в судорогах, мыча и клацая зубами. Лыховы долго этого зрелища выдержать не смогли и, матерясь, ушли.

Хорош, Ваня. Молодец! Поверили, кажись, ироды, – остановила его мать, наблюдая, как покидают двор  в направлении к лесу  Лыховы. Она истово перекрестилась на икону Богородицы и задумалась, как им жить дальше. Пока лето, прятать Лизу не трудно, но что будет, когда начнётся осенняя слякоть, не говоря о снеге.

 Младший Лыхов, Кузьма,  допускал, что тётка Фрося с сыном обвели их вокруг пальца, но уверен в этом не был. А при таком раскладе трудно бить человека, которого ты знал с тех пор, когда ещё без штанов бегал. Вот, если б знать наверняка! Про себя Кузьма решил, что в следующий раз придёт с собакой, но своего добьётся. К пятому году коллективизации он достиг определенного положения. Семья Лыховых к исходу НЭПа оказалось откровенно бедняцкой. Рушиться хозяйство начало со смерти отца. Тогда же в огне гражданской войны бесследно сгинули мужья двух старших сестёр. Постепенно сёстры с малыми детьми перебрались в дом матери, вся мужская работа легла на плечи братьев, Фёдора и пятнадцатилетнего Кузьмы. Батрачить на зажиточных соседей с каждым годом приходилось всё больше. Последнюю корову берегли пуще глазу, при ней ещё удавалось сводить концы с концами. В двадцать девятом пришло время колхозов. Лыховы вступили в него чуть ли не первыми, им в отличие от большинства дворов терять было нечего. Пришло понимание, что сила на их стороне. Братья быстро организовали батрацкую группу, уполномоченные из райисполкома и ОГПУ  одобрительно смотрели на их деятельность. Почувствовав власть над людьми, братья ловко уклонились от предложения ехать учиться на курсах трактористов. Оба так и не женились. У Федора началась было любовь с одной девицей, но семья Ермолаевых была настолько зажиточна, что вступив туда, можно было подставить и свою голову. Фёдор рассчитывал вырвать Дуню из семьи до того, как хозяйство раскулачат, ещё лучше было бы Ермолаевым разделиться, раздробить кулацкое добро так, чтобы оно не бросалось в глаза всей деревне. Сильно не любил Иван Ермолаев Федьку, но дочка уже давно в девках сидела, почти смирился с её выбором. Рассчитывал, что выбьет дурь из зятя, научит работать и быть хозяином. Сам он был крестьянином от бога, землю чувствовал так, словно был от плоти и крови её, политических ветров не признавал. На колхозы смотрел как на баловство новой власти, считая, что крепкие единоличные хозяйства коммунисты рушить не будут. Поэтому, когда Федька предложил ему скорее разбивать хозяйство между сыновьями, а их четверо неотделённых ещё было, Ермолаев едва не задушил его. Старший Лыхов и сам был не слабого сложения, но прижатый в грудь  коленом   почти потерял сознание, когда его шея оказалась в клещах ермолаевских рук. Любовь его враз развеялась, как дым. Изгнанный с позором, в следующий раз Федор явился в дом в составе большой группы: переписывать добро и тут же его реквизировать. На первые роли не лез. Но именно ему достался обидный плевок несостоявшейся невесты. Отказаться от родни Дуня не захотела, отца арестовали, а семью выслали куда-то в тайгу. Пострадали от раскулачивания Ермолаевы в своей деревне первыми, их усадьба лучше других подходила для колхозного двора.