– Так-то я и решил, что времена надо менять, – буркнул Рони себе под нос, от всей души, не подумав.

– Чем же? Кражами в полночь? – покосился Виктор через плечо. Приоткрыл дверь в одну из комнат, где пыль и вовсе не убирали. Рони прошмыгнул следом.

– Жить на что-то надо, – он оправдался, не подумав и во второй раз. А потом взялся за нападение: – Тебе ли меня укорять, а?

Коршун расположился на стуле, выдул пыль из кипы бумаг, что на столе забытыми лежали. Затем будто похвалил – кивнул с чувством:

– Верно. Оправдание у воробьев всегда крепкое было. А вот Джеки еще дальше пошел: побои, поджоги, террор. Считает, что городу одолжение сделал…

– Ну, уж хотя бы своих он точно не продавал! – Пусть вспомнит Виктор о нечистой совести, прежде чем других учить. – И для чего он тебе в трофеи? – Рони наклонил голову вперед, будто бодаться задумал. – Ради тепленького местечка под графом?

– Это у меня уже есть, – самодовольно хмыкнул Виктор.

«Выведай, что врагу жизни важнее, узнаешь – куда бить», – прохрипела Жанет, когда они проходили мимо жандармерии в конце Бронко-стрит. А до того – говорили о ее своднике.

– Значит, в амбициях дело? Завидуешь Джеки?

Воробей сдержал спесь и спросил осторожно, без гонора. Кажется, сработало. Виктор встал со стула, потянулся. Собрал отобранные бумаги, ударил стопкой по столу – выровнял по одному боку.

– Только дураку захотелось бы такой славы, Рони. Думаешь, стоит оно того? – Виктор посмотрел на закрытое окно, укрепленное по щелям газетными обрывками с клеем да каким-то тряпьем.

Смолчал Рони, не перебил: начал мысль, так пусть объясняется.

– Легендой, Рони, не становятся, подчистив и сотню чердаков, – Виктор небрежно загибал пальцы свободной руки, – или выкрав ключи из исподнего графа. Такой путь приведет к славе иного толка, – снова подсчет на пальцах, – славе первого из воробьев, славе висельника или, скажем… старшего – вполне.

Вблизи Виктор высился над ним только на полголовы. Рони казалось, что их разница в росте куда больше. Казалось от того, что Виктор часто глядел на других, подбородок задрав. Коршун подошел к стеллажу и закинул пачку бумаги на верхнюю полку, словно припрятал от чужих глаз.

– Легендой становится тот, кто уже и не воробей, и не коршун. Может, и не человек, – Виктор сложил руки на груди, да только выглядел вовсе не грозно, а так – будто озяб.

– Не мудри. Себя запутал, другим голову не морочь, – сказал Рони.

– С человеком хотя бы можно договориться.

– Или пулей угостить, а?

Виктор и бровью не повел:

– Верно. А с легендой… бестолково и то, и другое.

Рони прочистил горло и глубоко вздохнул. Совсем Виктор тронулся умом, сам не понимает, что за чушь городит, да с серьезным видом. Так и молчал коршун, мир разума покинув, ничего до конца не разъяснил.

«Ну и вляпался же я», – честно подумал Рони. И Жанет бы не смогла предсказать, в какую из выгребных ям угодил ее птенец. Слишком Виктор надрывается: за живое, за самую суть его держит эта облава. Разница между ними, что вода с огнем: Рони ищет лазейку, дабы отлынивать, а Виктору на месте не усидеть, как речь о легенде заходит.

– Личные у вас счеты, похоже, – Рони постарался добавить уверенности в свой тон. – Из-за него тебе клеймо поставили?

Виктор огрызнуться не успел, хоть лицо скорчил подобающее. Что-то резко опустилось Рони на плечо, и он подпрыгнул на месте, обернувшись.

– Можно и так сказать, – резко вклинилась Ульрика, каким-то ушлым образом подкравшись со спины. Точно воровкой была – кто еще так неслышно пройдет по коридору?

– Говорить-то каждый горазд, а тут делать надо. Вижу, ты свободна – найди ему пользу, – Виктор что-то передал ей тяжелым взглядом и решил избавиться от их компании.