Говорят, что люди привыкают к хорошему очень быстро. За неимением хорошего, в Гэтшире научились привыкать к худшему. Вот и Рони привык.

Правда, никто не говорил, что репертуар у худшего меняется, и так быстро. По лестнице заспешили шаги, деловито и ритмично. Ульрика приподняла голову, высунув щербатое лицо поверх газеты.

– Спешу доложить в личном порядке! – объявился запыхавшийся мужичок в подмокшем синем мундире. Подбородок разделен на две части, туго перетянутый креплением для головного убора. Рони подул на чай и прищурился: сколько жандармов переглядел в жизнь, а дурной лямки не замечал. Может, от того, что все время на ногах был, или спиной повернут, а не сидел квашней под надзором, лицом к лицу.

– А что, снова украли телеграф? – Виктор ссутулился еще больше, даже глаза не поднял на гостей.

– Не бывало такого, месье, э-э, – второй шепнул что-то на ухо, и его коллега просиял, исправив оплошность: – Виктор! Господин Стофф просил явиться с донесением. Персонально или к заместителю. Для получения, сталбыть, дальнейших распоряжений…

Жандарм сделал какое-то путаное движение, что явно входило в военную ритуальщину, Рони почти не знакомую.

– Господин Стофф, – ответил кабан, – в разъездах. По очень важным делам.

– А как же, позвольте, нам…

Виктор нахмурился и тут же встал, небрежно бросил ручку. Та покатилась по кривому столу, чудом зацепившись в дюйме от падения.

– Я за него.

Самый разговорчивый из гостей выдохнул с облегчением. Рони понял сразу: нашли, кого винить, если оплошают.

– Итак?

Рони навострил уши, чуть отвернувшись от стола. Жандарм снова явил ритуалец, расшаркавшись: представился, выгнул грудь запятой, провел пассы руками. И только через половину минуты стал полезным:

– Сегодня к утру, а точнее – в пять тридцать…

– Или к шести, – уточнил второй.

– Вспыхнули над складом, что у Мытой площади, двадцать огней.

– Или двадцать два.

Кабан присоединился к троице с левого бока, как из засады выскочил. Виктор проявлял чудеса терпения, никого не поторопив.

– … Как стало известно от смотрителя за часами у башни…

– На башне Хэлт, – смиренно сказал второй.

– … То походило на послание, которое господин Стофф и приказал ожидать. Полагаю, дело рук ночных бандитов – их почерк. Э-э, то есть, посыл. Знак.

– Неприличнейшего содержания знак! – взволнованно добавил второй.

– Рановато, – еле слышно проворчал Виктор, почесав щетину на подбородке.

Злорадство, воробьям Рьяных обычно не знакомое, наполнило Рони до краев. Планы, значит, у коршуна не сбылись. Вот так неувязка! Разве не знает он, будучи старше, что жизнь планам не подотчетна?

– Как увидели, так сразу же – к вам! – лязгнул зубами первый жандарм. За ним вклинился сосед, придерживая головной убор:

– И наши, значится, эт-самое, – второй вдруг захрипел и затрясся, то ли с похмелья, то ли от горячки перед начальством, – прошерстили все этажи. Ну, у башенки-то…

И заискивающе покосился на черно-белого «месье», оба глаза из-под козырька и сияли.

– Только время зря потратили, – презрительно сказал Виктор.

– Это чегой-то, извольте?.. – подбоченился первый из жандармов, нервы у него явно покрепче. – В башне могли поселиться, сталбыть…

– Не там идиотов ищете, – пояснил Виктор. Рони прыснул, оценив выпад, чуть чай по ноздрям не пустил. – Воробьи так не подставятся. Это не для них послание, а для вас.

– Для нас, ты хотел сказать, – кабан сложил руки на груди.

– Для нас оно было бы, – Виктор ткнул пальцем в рассохшийся дощатый потолок, – очнись ты сегодня в погорелых обломках.

Кабан запыхтел, потоптался; под его неспокойными ногами взмолился пол.