И кто знает, что бы стало с Лизой Изюмской, если бы на следующий день не пришли хорошие известия: она посылала письмо в Петербург родственникам о смерти отца, правда, не упоминая о своём трудном положении, и теперь пришёл ответ, где её тётка – двоюродная сестра отца, выказывает ей свои искренние соболезнования и так жалеет её, и так сожалеет, что ранее не обращалась она к своей chère nièce2, что совесть более не позволяет ей находиться вдали от несчастной сиротки. Чтобы искупить свою вину перед ней и её бедным отцом, с которым она, к стыду своему, потеряла связь, она приглашает Лизет погостить у нее в доме. Столько, сколько племянница пожелает, конечно. Это ободрило девушку, и жизнь не казалась ей теперь беспросветной; у неё появилась надежда, что переедет она в новый дом, в котором получит ласку и где сможет начать жизнь заново, только бы ей позволили остаться и выделили для неё самую маленькую и неудобную комнату! Она тут же села писать ответное письмо, полное искренней благодарности.

Через месяц она прощалась уже со старым своим домиком, смотря, как укладывают её вещи в присланный тёткой Василисой Ивановной Глазуновой экипаж. Подумать только, несколько недель назад её так страшил переезд из родного дома, а сейчас она покидает его с лёгким сердцем, полная предвкушений и надежд. Единственно, чего ей было жаль, так это любимого сада матери. Лизет более никогда его не увит. Но ведь воспоминания хранятся в сердце, и так ли уж важны для нас вещи?

Михайлов отдавал приказания рабочим, теперь он тут был главным и деловито распоряжался, куда вывезти мебель да что делать с рухлядью на чердаке. Всё-таки он выдал ей некую сумму, которая осталась от продажи поместья и выплаты долгов, а кредиторы только ждали теперь продажи дома. Но Лизет считала себя уже совсем свободной, и деньги приятно наполнили её кошелёк, благо она не знала, что их было в два раза больше, Осип Ильич проявил самостоятельность и в этом вопросе и выделил себе немного “за расходы да услуги”. Он не смог устоять перед искушением, как бы не жаль ему было Лизет, а она искренне была ему благодарна, жала руку и желала ему только всего хорошего. Он кивал и говорил: “И вам удачи на новом месте, Елизавета Петровна!” И вот через пару часов она уже была в городе, откуда совсем недавно уехала и даже не думала возвращаться.

Василиса Ивановна Глазунова, в девичестве Спасская, была замужем за внебрачным сыном графа Т. У него не было титула, но имелось большое состояние, связи и огромный дом, а у нее – неплохое приданое и перспективы на большое наследство; она была хороша собою, и молодой Павел Алексеевич Глазунов, почти не раздумывая, сделал ей предложение. Он был довольно важной персоной города и часто посещал министерства и различные собрания, где был то председателем, то организатором, то меценатом. Лизет помнила плохо Глазуновых, зато их дом запомнила хорошо: белый, двухэтажный, с колоннами, он, маленькой Лизе казался творением злого волшебника, который придумал все эти коридоры и множество комнат только для того, чтобы пугать и прятать там маленьких девочек, и ей было страшно. Но сейчас, взрослая Лиза уже не боялась ходить по огромным залам, ей нравилось смотреть из окна на внутренний двор, где был разбит чудесный сад, или выглядывать из-за занавески на улицу, где проезжают экипажи и снуют прохожие.

Её не привлекала роскошь особняка, а первое время скорее поражала – она боялась трогать позолоченные дверные ручки, осторожно ходила по набивному паркету, боясь его поцарапать туфлями, и часто думала о том, что огромные деньги, потраченные на лепнину на потолке, можно было бы уподобить более полезным и рациональным способом. Она была далека от таких понятий, как престиж семьи и высокое положение в обществе, и только удивлялась, что всё в доме было подчинено им, а жизнь его обитателей была расписана чуть ли не по минутам: визиты, балы, танцы, приёмы, обеды; все знали, что они будут делать сегодня после обеда, завтра или даже через неделю, или месяц. Она была единственным свободным от условностей человеком в семье Глазуновых.