В роскошном ресторане, куда я зашёл пообедать, швейцар любезно пригласил раздеться, и франтоватый метрдотель, разнаряженный как артист, по ковровой дорожке с почтением, словно какую – то знаменитость, проводил меня до столика.

Немногочисленные посетители, в том числе и дети, сдержанно перебрасывались словами и щебетали. Воздух был насыщен пряными ароматами, вызывающими аппетит.

Под стопку русской водки я с удовольствием съел великолепный борщ с пампушками по-белорусски, сочную свиную отбивную с картофелем фри и, как истый джентльмен, не торопясь выкурил сигарету, попивая из чашки натуральный кофе, подливая его из кофейника.

Через час в благодушном настроении я вышел наружу. Первый этаж изучил досконально, а на второй меня не пустили – там находились служебные помещения.

Вскоре диктор на русском и английском языках пригласил отъезжающих в таможенный зал. Люди, сидящие на скамейках, оживились, И я вместе с потоком, вошёл в огромное, в пол – стадиона помещение с тремя длиннющими, окованными дюралем столами, за каждым из которых стояли таможенные досмотрщики в форменной одежде и при фуражках. Меня удивило, что среди них была и женщина.

Пассажиры ставили багаж на столы и клали рядом таможенные декларации. Я последовал их примеру, а в декларации честно признался, что бриллиантов с собой не везу, и вещей для передачи третьим лицам у меня нет.

Худой и длинный, как жердь, чиновник, в большущих, как иллюминаторы, очках ходил по ту сторону барьера и спонтанно и неторопливо выбирал жертву для досмотра. Меня он демонстративно не замечал, два или три раза продефилировав мимо.

Боковым зрением я заметил на втором этаже на балконе невзрачного человечка в гражданской одежде. Облокотившись на перила, он внимательно отслеживал, снимая, словно скрытой камерой, ситуацию в зале и психологический настрой разношерстной публики. Так мне, во всяком случае, показалось. И от мысли, что в каждом из пассажиров он видит потенциального контрабандиста, стало унизительно и от того противно.

Жердь в очках, соизволила, наконец, удостоить и меня своим вниманием. Равнодушно обшарив бесцветными глазами видимую часть моего тела и не притронувшись к выставленным напоказ вещам, он шлёпнул печатью по декларации и вальяжной походкой удалился вон. Догадался, гад, что в первый раз пересекаю границу и от того являюсь самым послушным исполнителем таможенных правил.

Без лишних вопросов я сдёрнул сумку со стойки и устремился к выходу на перрон.

В жёстком купе, куда я вскоре добрался, не хватало только меня. Двое из попутчиков были моими ровесниками, а третий новенький – крепыш ниже среднего роста и с квадратной челюстью – выглядел посолидней.

– О, авиация, – приветствовал он на правах непризнанного лидера, – забрасывай свою поклажу наверх и присаживайся к столу. Тяпнем посошок на дорожку.

Чемодан, оставленный в купе, был на месте.

У окна на расстеленной газетке уже стояла бутылка водки в окружении крупно нарезанной копчёной сельди и горкой хлеба.

– Здорово! – восхитился я, обнажив все тридцать два зуба. – Как в поговорке: с корабля – на бал. А если патруль?

– Тю, – с пренебрежением поморщился мой собеседник, – ему всё это до лампочки. В нашем поезде безобразий никогда не нарушают и водку не пьянствуют.

В проёме двери появился пограничник в безупречно выглаженной форме и со строгим, беспристрастным, как на светском приёме, лицом. Сзади, словно прикрытие, высилась дюжая фигура сержанта. Офицер неодобрительно покосился на выставленную, словно напоказ, бутылку и поджал губы:

– Прошу предъявить паспорта и вещи для проверки, – лаконично предложил он и застыл в позе ожидания.