– Есть у него противники в торговле, особенно местные, которым Вегонус давно поперёк горла, да и в самой Лифляндии наверняка имеются. Но ещё и внутренние гильдейские склоки нужно бы учесть. Вот потеря миллиона за короткое время, думаешь, ему не аукнется? Его главы представительств – далеко не последние пешки в гильдии, наоборот, это первые люди в руководстве, которые выбирают себе главу, но каждый мечтает об этом кресле. Такой провал – отличный повод, чтобы поднять волну недовольства и прямых обвинений в некомпетентности. И ты правильно сделал, что оставил в живых того Вэйло из Могилёва и Псковского Пауля – они по поводу своего увольнения молчать не станут вдвоём-то, уж точно поставят коллег в известность, какой приказ им отдавал Вегонус, в результате которого они чуть было не погибли.

– И что это нам даст? – не очень понял Глеб

– То, что сейчас в Риге начнутся тихие, а потом и открытые претензии к главе гильдии: с двоими так поступил, так и с другими может. Он же приказывал заниматься делами отнюдь не торговыми. А склоки меж таких людей, владеющих большими деньгами, знаешь, чем могут обернуться?

– Понятно… – Глеб задумался. – И как мне… нам узнать, когда и где, например, соберётся внеочередная сходка гильдейского руководства?

– И что это нам даст? – теперь не понял Конев.

– То, что неизвестно, чем может закончиться сходка людей с большими деньгами и, главное, с претензиями.

– Не до конца, но тоже мысль понятна. Есть у меня, конечно, связи с коллегами в Риге, но также нужно думать, как не оставить следов. А то ведь можно и заинтересоваться, чего это вдруг соклановцу Гамаюновых потребовалось знать о той гильдии? Но я подумаю и очень быстро. Сейчас бы не проморгать ответный ход психованного Вегонуса.

– И уж если позволите, Иннокентий Ильич, один не очень скромный вопрос, – дождавшись утвердительного кивка Глеб, чуть смущённо продолжил. – Насколько я знаю, ваша жизнь, в основном связана с армией – жандармы ведь тоже в военном ведомстве. Признаюсь, меня весьма удивило, когда я узнал, что ваш род занимается далёким от вашей профессии делом, то есть кожевенным производством. Меня сейчас не история интересует, хоть и крайне любопытно, как это произошло. А вот чем вы теперь заниматься станете? По жизни, так сказать? В моём вопросе, как понимаете, есть и несколько эгоистический подтекст, поскольку ваш опыт и знания…

– Можешь не продолжать, глава, – усмехнулся Конев, подняв ладонь. – Мой опыт к твоим услугам в любой момент. А по жизни, что ж, так уж получилось, и это, действительно, история, в которую неохота заглядывать. Из неё могу только сказать – если ещё Наталья не говорила – у меня есть сын, наследник, так что род продлится. Он в армии на дальнем востоке. Приехать на мою женитьбу не смог, но обещал вскоре появиться. Отношения у нас вполне нормальные, и через полтора года вернётся сюда насовсем. К родовым делам. Женится, куда денется, тридцать лет ему. А я… Займусь вплотную делом, тоже – куда денусь. В смысле тем самым кожевенным производством, до которого из=за службы руки не доходили. Народ у Проконевых работящий, во всём на них полагаюсь, так что думаю, моё участие выразится, в основном, во внешних связях. Пока это всё, что могу сказать.

Благодарю.

– Где вы находитесь? – спросила в мобилете Алина, как она представилась. Это уже когда Глеб объяснил причину своего обращения в имперскую канцелярию. – Меня интересует, сколько вам потребуется времени, чтобы до нас добраться?

– Э… – растерялся Глеб. – Поезд из Лук может меня доставить в Петербург через три-четыре дня.