Глупо, нелепо, а он сидел в машине и продолжал фотографировать все происходящее. Он даже не предполагал, что можно заметить летящие в сторону гильзы, он даже не думал о них почти никогда.

Если бы он делал все это сам, от его внимания ускользнули бы и такие ничего не значащие детали, как пятно грязи, появившееся на рукаве одного из убитых, после того, как он упал, и то, что голова упавшего от удара о камень нелепо подскакивает.

Он сам взвалил на себя эту ношу. Люди думают, что он действует так по их приказу. Чушь. Он сам все это придумал, но от этого ему не легче. Наоборот.

У него был соблазн. В проходном дворе, когда машина остановилась, и Жук вместе с Бесом бросились к нему, Палач вдруг захотел разрядить в их лица обойму пистолета. Желание было настолько сильным, что Палач был вынужден стиснуть баранку и сцепить зубы.

Только чудом он сдержался. Странно, но помогла ему удержаться шинель. Бес не бросил ее на землю, как было приказано, а полез на заднее сидение прямо в ней.

Это было нарушение плана операции, Палач отреагировал на него, и все вернулось в прежнее русло. У него хватило сил и на то, чтобы встретиться с Пустышкой, и на то, чтобы вывезти Стрелка и Блондина.

А вот теперь силы кончились. Он был словно высосан изнутри. Осталась только оболочка. Или, наоборот, его просто переполнило чувство ненависти ко всему миру, к людям, к себе самому. Просто та оболочка, в которую он запрятал себя очень давно, слишком износилась, начинала разлазиться и скоро лопнет окончательно.

Палач знал это. Знал, что это произойдет очень скоро, и также знал, что сам делает все для того, чтобы ускорить катастрофу.

Хочет ли он умереть? Действительно в нем исчез этот инстинкт сохранения жизни, или Палач только обманывает себя?

Он ведь может остаться в живых, он ведь может исчезнуть, и никто не сможет его найти. И этим приравнять себя к тем, кого он все эти годы презирал, кто был для него символом самого грязного и ненадежного. Он не человек. Он не из этого смрадного муравейника, пожирающего самого себя. Он знает, как следует выполнять приказы.

Знает. И знает, что этот приказ он сможет выполнить только ценой собственной жизни.

Палач не боялся этого. Пугало другое. Если он погибнет, выполняя последний приказ, он докажет себе, что остался оружием до конца. Но те, кто ему приказ отдал, они решат, что он был настолько глуп, что не понял, какую западню они подготовили для него.

Поначалу ему показалось, что он не сможет решить эту проблему. И это вызвало в нем ярость. Нет, он не проиграет людям, даже играя по их правилам, он прав, он всегда был прав и смерть подтвердит его правоту.

Он нашел решение и, найдя его, в первый раз понял, что уже смирился со смертью. И не испугался. Оружие не способно испытывать страх.

Он знал, что отдающие приказы никогда не скажут ему всего до конца. Но и им не удастся предусмотреть всего. А потом будет поздно. И они поймут, что он был прав.

Он это решил, и это будет так. Только очень уж тяжело было носить на себе шкуру человека. Смертельно тяжело.

Ветер швырнул в лобовое стекло машины мокрую газету, и Палач вздрогнул. Тело перестает ему подчиняться, оно начинает жить своей жизнью.

Пусть так. Со своим телом он разберется потом. А сейчас ему нужно заняться делом. Нужно работать с группой, времени осталось не так уж и много, и график работы ему дали весьма напряженный.

Палач вынул из кармана плаща пакет, полученный от Пустышки, вскрыл. И улыбнулся. Все как обычно. Убивать, убивать, убивать.

Они словно торопятся использовать его полностью, так иногда поступал и он, не экономно расстреливая патроны и зная, что после того, как обойма закончится, оружие он просто выбросит.