Алиев оценивает ситуацию, обведя меня быстрым взглядом. Двигается размашистыми резкими шагами, и на его лице под всей этой щетиной проблеск ироничного удивления.

Подойдя, он кивает на мою руку и сообщает:

– Это мой.

– Пожалуйста, – протягиваю ему зонт.

– Спасибо.

Он забирает, слегка задев мои пальцы своими. Я складываю руки на груди, изобразив дежурную улыбку. Она – жирный намек на прощание, но Алиев не двигается с места. Я оцениваю это с запозданием, потому что сейчас, в разгар дня, пусть липкого и промозглого, вижу, что глаза у него зеленые с легкой примесью карего.

На секунду это открытие поглощает мое внимание. Когда возвращаюсь в реальность, понимаю, что он молча рассматривает меня в ответ.

Снова.

Это слишком. Слишком, потому что неприлично. Бесцеремонно, если хотите.

Он прекрасно знает о моем семейном положении, не сомневаюсь. Знает о том, кто мой супруг. Понял это еще вчера, в баре. Тем более что у нас, как выяснилось, есть общие знакомые…

Когда молчание между нами начинает звенеть, Алиев произносит:

– Мы, кажется, встречались.

– Не помню такого.

Моя откровенная ложь вызывает у него легкую усмешку.

– А я помню. Карина?

Его взгляд вскользь касается пальцев моей правой руки. Я сжимаю их и прячу кулак под мышкой. Сняла обручальное кольцо задолго до того, как моя семейная жизнь потерпела кораблекрушение. Сняла однажды и все время забывала снова надеть. Мне плевать, какие выводы сделал этот человек и сделал ли вообще, решаю, что ломать комедию – это не то, чего мне хочется.

– Знаете, – говорю, – раз уж на то пошло…

– Что именно?

– Обстоятельства.

– Какие?

– Все.

– Ёмко, – кивает он.

– Я в этом месте имею власть.

Он поднимает вверх черные изогнутые брови.

– Властью лучше не злоупотреблять, – сообщает Алиев.

– Вам ли не знать.

– Считаете, я злоупотребляю?

– Мне все равно. Даже если вы сто раз правы, я всегда буду на стороне своей семьи.

– Это ваше право.

– Так вот, – ставлю жирную точку. – Это моя кофейня. И вам сюда вход воспрещен. Считайте, вы в черном списке. Вам здесь не рады. Появитесь еще раз – я сама сделаю вам кофе. И вам его лучше не пить, потому что чашку я обязательно сначала ополосну в унитазе. Вот так. Можете считать это бумерангом.

Я злоупотребляю властью впервые в жизни, но делаю это с удовольствием. Особенно когда вижу, что прокурор Алиев на секунду лишается дара речи. Вижу зеленые всполохи в его глазах, когда он наконец-то произносит:

– Давно меня так не имели.

Кусаю изнутри щеку.

Я уверена, «Елки» – это первая и, возможно, единственная кофейня, из которой его когда-либо выгонят, но, каким бы абсурдным ни был мой мораторий, с ним придется считаться.

– Подайте в суд, если хотите. Или начните прокурорскую проверку.

– Обойдемся без этого.

– Как угодно. А теперь уходите, – указываю подбородком на дверь. – Всего хорошего.

Обернувшись, он бросает взгляд на дверь. Возвращает его ко мне, окутывая зеленью своих необычных глаз. Они все еще горят, и моя кожа снова чешется.

Алиев осматривает помещение, полы, потолки. Нервирует меня, предпочитая молчать. Его губы сложились в легкую ухмылку, тело расслаблено. Обведя мое лицо медленным взглядом, он плавно разворачивается и направляется к выходу. Не оглядываясь.

Продолжая кусать щеку, я наблюдаю за его движениями.

За разворотом плеч и тем, как они натягивают ткань черного бомбера.

Растревожив колокольчики, Денис Алиев выходит за дверь. Я снова начинаю дышать, только когда она хлопает. Не двигаюсь с места еще минуту, продолжая смотреть на эту чертову дверь. В неменьшем трансе возвращаюсь за свой стол, и в моей голове пусто, как никогда.