Думать об этом – значит, снова оценивать свою роль в его жизни. Или то, во сколько ее оценивает он. Это Балашов продемонстрировал достаточно четко, когда начал трахать двадцатилетнюю студентку.

Мне ничего от него не нужно. Ничего, кроме алиментов, которые положены Сабине. Я не умру с голоду, мой бизнес, хоть и крошечный, приносит стабильный доход. Это сеть из трех кофеен, пусть они и плевок под ногами Балашова. Он подарил мне помещения к рождению дочери, так что я избавлена от аренды.

Я не знала, как объяснить дочке наш с ней переезд, поэтому отправила ее погостить у бабушки с дедушкой, пока сама пыталась обустроиться в квартире, где не было ничего, кроме бытовой техники и кое-какой мебели.

Ни ее игрушек, ни живущих по соседству друзей, ни ее отца, которого она так сильно любит. Любовь у них взаимная. Глубокая. Глубокая связь, словно они половинки целого.

Мне пришлось отправить ее к родителям Балашова, потому что мои уехали на отдых.

Утром я потрошу один из двух чемоданов, которые привезла сюда с собой. Собрать больше вещей я была не в состоянии. Я так хотела сбежать, что даже не закрыла за собой ворота. Мне давно пора отправиться в наш с Балашовым дом снова и организовать нормальные сборы, но я не решаюсь…

По все той же ненавистной причине – мои сомнения. И страх того, что, как только переступлю тот порог снова, мне захочется сделать вид, что ничего не было. Ведь мой муж всегда выполнял свою главную, заложенную в него чертовой природой масштабную роль – обеспечивал нам с дочерью чувство безопасности и надежности.

Оно было таким железобетонным, что порой мне было плевать, любит меня муж или нет. Он был рядом. И он был нашей опорой. Уверенностью в завтрашнем дне.

Разложив на умывальнике косметику, я зло стираю стоящие в глазах слезы.

Я эгоистка, раз не могу думать ни о чем, кроме своей обиды. Ни о благополучии дочери, ни о благополучии семьи, которую, возможно, еще можно спасти…

Только о своей обиде. И о том, как неприступно Балашов выглядел, даже застигнутый в самом дерьмовом положении из возможных…

Помимо него, у меня был только один мужчина, но Балашов почти во всех смыслах в моей жизни первый и единственный. Я не разбираюсь в мужчинах. Самые главные в моей жизни отношения начались в доме родителей, где нас с Вадимом познакомили. Я оглянуться не успела, как поменяла паспорт. Через год после знакомства я уже носила его фамилию.

Он из семьи инженеров, создавших свое маленькое предприятие по производству микросхем, а дивиденды со стороны моих родителей, пусть и не такие уж космические, позволили им расширить производство. Теперь нескольких контрактов с китайцами моему мужу хватает, чтобы быть обеспеченным человеком.

Когда глушу машину перед парадным входом в клубный многоквартирный дом, который старшие Балашовы в последнее время предпочитают загородному, мне нужна минута, чтобы согнать с лица деревянное выражение.

Улыбаясь, я буквально душу себя этой улыбкой.

Ветер швыряет на стекло пожелтевшие березовые листья. Пялюсь на них, сжимая пальцами руль.

Моя дочь – желанный гость и здесь, и в доме других бабушки и дедушки. Самый драгоценный. Она знает только любовь. Только гармонию. Я всегда считала, что это станет ее силой, а не слабостью, но теперь, когда жизнь швырнула меня лицом в стену, уже не уверена.

Я даже не знаю, чему теперь должна ее учить, ведь сама запуталась, как слепой безмозглый котенок!

Саби скачет перед дверью, когда я вхожу в квартиру. Ее пышные белые кудряшки собраны в два хвостика, на шее висит блестящая сумочка, набитая всякой дребеденью. Голубые глаза на пол-лица достались ей от отца, на которого дочь так непередаваемо похожа.