А что же было тогда, двадцать четыре года тому назад?

Тогда, в августе восемнадцатого, погиб муж Варвары Ивановны, погиб вместе со всей его подпольной группой – «пятеркой». Арест произошел неожиданно, быстро, суд был короткий. Ночью подпольщики были арестованы, утром – казнены. Такая поспешность наводила на мысль, что подпольщики узнали о чем-то важном и палачи побоялись, что тайну «тюремным телеграфом» передадут на волю. Вот и заставили замолчать узников пулями. И всплыло черное слово «измена», которое сеяло недоверие, уклончивость, разброд. Следы терялись, словно на зыбких кочках трясины.

Варвара Ивановна, тогда просто Варя, похудевшая и осунувшаяся, вдова с трехлетним сыном-сиротой на руках, не то чтобы знала, а всем сердцем, всем естеством своим чувствовала, кто предатель. Сердце побеждало разум, потому что она подозревала одного из бойцов рабочих вооруженных дружин. Однако что такое бездоказательная подозрительность убитой горем молодой женщины? Сердце подсказывало? Но чувство, не выверенное фактом, к делу не подошьешь…

И только не в меру горячий, из-за чего ему не раз делал замечания подпольный комитет, чубатый парень Василий Иринин поверил Варе на слово.

– Кто он, этот гад? – вырвалось у него, и по скулам его гневно заходили желваки. – Кто губит наших дорогих товарищей?

– Харченко, – еле слышно прошептала Варя.

– Харченко? – переспросил Василий. – Не может быть! – Но глянул в сухие, упрямые глаза Вари и решительно поднялся на ноги, статный, сильный, грозный, с черным шелковым чубом из-под смушковой кубанки, красавец парень.

Он вспомнил теперь сообщение своего человека, который находился в банде белых по его поручению. Человек этот уведомил, что слышал, как один из офицеров белогвардейской контрразведки, некий поручик Боровский, разговаривая с кем-то перед отъездом в Ростов, назвал фамилию Харченко, а потом добавил: «Если возникнет необходимость, идите сами. Пароль: “В доме кто-нибудь болен?” Ответ: “Уже выздоровел”».

«Так вот о ком шла речь! – мысленно рассуждал Иринин. – Если не будет Боровского, то Харченко может довериться только людям с паролем… Выходит, он может не знать в лицо тех, кто придет к нему… Но тот ли это Харченко? Фамилия уж очень распространенная…»

– Ну что ж, проверим! – сказал сурово. – Адрес знаешь? Хорошо… Жди меня в эту ночь – поедешь с нами. Мы его прощупаем…

– Но он же знает меня в лицо…

– Не бойся! Мы тебя снарядим казачком с папахой до глаз.

Василий взял «на дело» двоих из своей «пятерки» – Петра Карпенко и неразговорчивого Федора Громова. Петро был за кучера где-то раздобытого на ночь шикарного пароконного фаэтона. Василий и Федор обрядились в офицерскую форму. Варя в великоватой для нее солдатской шинели и мохнатой папахе пристроилась с карабином, зажатым между колен, рядом с широченным в плечах Петром.

– Держи винтовку ближе ко мне, чтобы была на подхвате, – наставлял ее Петр. – В случае чего, я стреляю…

Ночь светилась мягким лунным светом.

– Вот и хорошо! – решил Василий Иринин. – Этот гад обязательно будет разглядывать нас во все щели. А никого из нас он в лицо не знает. Наша группа – новая, провокаторам еще не ведома!

– Группа-то новая, – обронил с передка Петро, – но с дисциплиной слабо. Шутка ли – без приказа ехать!

– Ничего, – подбодрил Василий. – А вдруг тот гад не один, а другой гад его упредит? Это сколько же наших людей еще погибнет!

Жил Харченко скромно, на околице, где пыльная улица Долгая выходила в степь, к горизонту. Неслышно катились колеса по пушистой темной пыли. Фаэтон остановился в густой тени затихших на ночь деревьев. Василий и Федор упруго и легко соскочили на землю. Открыли калитку и направились к хате, белевшей сквозь густоту старых, толстокорых черешен. Постучали в небольшое оконце в белой стене, разрисованной розами. Заскрипела форточка, и из хаты послышался сонный женский голос: