…но Биллу, как она ни старалась, никак не удавалось понять это. Его рана стремительно воспалялась, сменяемые повязки сразу пропитывались отвратительно пахнувшим гноем; он часами метался в бреду, не узнавая хлопотавшую вокруг него девушку, а придя в себя, снова и снова уговаривал ее прикончить его, не тратя бесценные воду и еду на того, кто и так обречен. Эрнеста стискивала зубы, но упорно повторяла, что станет пить и есть и ляжет спать только после него: иного способа заставить не менее упрямого Катлера повиноваться не было. Ночью четвертого дня она проснулась от слабого всплеска на берегу и сперва обрадовалась, решив, что их обнаружили: хотя древесину требовалось беречь, но по вечерам, когда увидеть что-либо на горизонте становилось невозможным, девушка непременно разводила сигнальный костер подальше от пальмовой рощи. Однако, повернув голову и увидев на том месте, где раньше лежал ее товарищ, лишь примятую траву, кое-где запятнанную кровью, она сразу все поняла.

Слава Богу, рана помешала Биллу быстро осуществить задуманное: он успел зайти в воду лишь по плечи, когда Эрнеста, едва дыша от ужаса и бега, обхватила его поперек груди и поволокла обратно на берег. Была какая-то долгая, бессмысленная возня в холодной воде, заливавшей глаза и рот, были чужие яростные выкрики и собственные горько-отчаянные мольбы, в которых смешивалось все, что хотелось сказать, но никак не говорилось на этом проклятом острове – с которого, как ей казалось, им уже вовек не выбраться…

Потом они лежали рядом на мокром песке, с трудом переводя дух – Эрнеста захлебывалась злыми слезами, до боли впиваясь ногтями в чужие плечи, а Билл держал ее за руку и глухо, отрывисто говорил:

– Послушай, ну послушай же… Нэнси, какая же ты дурочка, ведь ты же могла бы… Если бы не я – давно уже сделала бы плот или еще что-нибудь… Бессмысленно тут сидеть, понимаешь? А там… за три-четыре дня… будь ты одна, уже была бы на каком-нибудь судне… Нэнси, посмотри на меня! Посмотри – я уже труп! Тебе бежать от меня нужно, Нэнси… Беги, говорю! Проваливай, безмозглая девчонка! Проваливай, спасай свою жизнь!..

Небо над головой казалось огромным пистолетным дулом – выстрелит или нет? Даже упорно подавляемое ею усилием воли чувство голода куда-то пропало. Вытирая жгучие слезы, она прижималась щекой ко лбу Билла и твердила сорванным шепотом:

– Заткнись, заткнись, ради Бога! Мы обязательно выберемся отсюда, разыщем Винченсо и устроим ему такую веселую жизнь, что он вообще пожалеет о том, что на свет родился… Совсем немного осталось, Билл, слышишь? Помнишь, через что мы прошли вместе? А тут – такая мелочь, что и говорить не стоит… Потом вместе над этим посмеемся!..

…Билл очнулся только поздним утром. Поднял голову, долго смотрел на сидевшую рядом Эрнесту, потом спросил:

– Ты что же, совсем ночью не спала?

– Я теперь вообще спать не смогу по твоей милости, – зло ответила девушка, протягивая ему наполненную водой половинку кокосовой скорлупы. – Пей первым.

К ее удивлению, Билл подчинился. Допивая остатки, она осторожно спросила:

– Как рана?

– Лучше не стало, – пожал здоровым плечом мужчина. Кое-как прикрытое пальмовым листом, сочащееся сукровицей и гноем кровавое пятно на его груди и впрямь выглядело страшно, но Эрнеста почему-то даже не испугалась. Странное равнодушие, охватившее ее, было уже не первым тревожным признаком голода: с самого утра девушку не покидала мысль об отвратительности любой еды и процесса насыщения ею. Но пока еще кое-как сквозь это чувство пробивался слабый голос истощенного разума, твердивший, что есть необходимо, чтобы оставаться на ногах. А это необходимо, чтобы кормить себя и Билла, чтобы в свою очередь оставаться на ногах, чтобы…